Когда Ноа приближается к верхней точке лестницы, у нее соскальзывает нога, и она едва не падает.

– Тихо, – кричу я со своего места. Я хотела, чтобы это было словом поддержки, но выходит скорее упрек. Снизу раздаются смешки, подозрения выступающих о том, что Ноа не хватает навыков, подтверждаются. Даже на расстоянии я вижу, что на ее глазах выступают слезы.

Затем она точно каменеет и кивает. Ноа прыгает с такой силой, которой я в ней никогда не видела.

– Оп! – кричу я.

Она отпускает перекладину с удивительной точностью для первого раза под куполом. Наши руки смыкаются. Когда-то было иначе, на земле стоял тренер и давал команды, а ловцами были мужчины. Но учитывая, как много мужчин ушло на войну, нам приходится справляться своими силами. Мой брат Жюль был моим ловитором. До того момента, когда я начала тренировать Ноа, я не ценила его силу и ловкость в полной мере.

Когда мы качаемся в противоположную сторону, я отпускаю ее в сторону перекладины, которую Герда отправила обратно. С каждым разом движения Ноа становятся все сильнее. Она выступает наперекор скептичному отношению остальных артистов. Лица людей внизу нехотя меняются, кажется, они проникаются уважением. Во мне просыпается надежда. Ноа заработала их уважение – заработает и уважение публики.

– Браво! – кричит кто-то снизу. Но это было сказано с насмешкой. Возвращаясь, Ноа едва не пролетает мимо дальней площадки. Герда вытягивается и хватает ее, не дав упасть. Я смотрю вниз. Эммет поднял швабру кверху, поддразнивая Ноа.

Разозлившись, я спускаюсь с лестницы.

– Ты идиот! – шиплю я на него.

– Она не гимнастка, – отвечает Эммет нарочито спокойным тоном, как будто говорит с маленьким ребенком. – Она уборщица с вокзала в Бенсхайме. Она ничего другого не умеет. Эммет, как я теперь понимаю, строил козни и подначивал артистов, чтобы они не признавали Ноа. Он всегда приставал к кому-нибудь, чтобы скрыть свои собственные слабости. Но как он узнал, что она работала на вокзале? Он ведь точно не знает о ее прошлом.

– Почему ты это делаешь сейчас? – спрашиваю я. – Выступление через час. Нам нужно подготовить ее, а ты лишаешь ее уверенности.

– Я и не думал, что мы правда пойдем на это, это же просто фарс, – отвечает он. «Или что она будет способна на это», – добавляю я про себя. Подозреваю, что он просто завидует ей. Ноа удалось стать лучше всего через несколько недель практики, а он всю жизнь провел в цирке, но не продемонстрировал никаких талантов. Однако будет глупо указывать ему на это сейчас.

– Нам нужно, чтобы это сработало, Эммет, – говорю я медленно.

– Тебе нужно.

– Нам всем, – поправляю его я.

Ноа уже спустилась с лестницы и смотрит на нас издалека. Я знаю, что она услышала достаточно, чтобы чувствовать себя неловко. В ее глазах мелькнуло что-то, она как будто ждет, что ее снова отвергнут. Как это возможно: как она может позволять людям задевать ее, после всего, через что ей пришлось пройти?

Она стоит с одной стороны от меня, а все остальные – с другой. Я зажата между ними.

Я делаю шаг к ней.

– Нам нужна Ноа. – Я говорю твердо и достаточно громко, чтобы остальные меня услышали. Этот риск оправдан: симпатия циркового сообщества нужна мне не меньше, чем ей, я должна скрывать свою личность, прятаться. Никто не отвечает. Однако я зашла слишком далеко, чтобы пойти на попятную.

– Так или иначе, я с ней, а все, кто не с ней – те против меня.

Ноа хмурится, не веря своим ушам, как будто это первый раз, когда за нее кто-то заступился.

Все разошлись, чтобы продолжить репетировать.

– Идем, подготовимся к выступлению, – говорю я, взяв ее за руку и уводя из шатра.

– Ты не должна была этого делать, – говорит Ноа, когда мы оказываемся снаружи. И хотя мы уже далеко от чужих ушей, она говорит это едва слышным шепотом. – Ты должна думать о своей собственной безопасности.

– Ерунда. – Я небрежно отмахиваюсь, хотя на самом деле она права. – Ты должна стать жестче и не реагировать на отношение окружающих.

– А что думаешь ты? – Она говорит это с придыханием. Несмотря на то что я только что сказала, я вижу, что мое мнение беспокоит ее больше, чем что-либо другое. – Как ты думаешь, я готова?

Не знаю, что сказать. Я думаю, что ей нужно заниматься еще год. Я думаю, что даже этого может быть недостаточно, потому что прожектора и тысячи глаз, глядящих на тебя, меняют все.

Я думаю, что у нас нет выбора.

– Да.

Я вру, не в силах смотреть на ее лучезарную улыбку. А потом мы идем готовиться к выступлению.

Я выхожу из шатра вслед за Астрид. Снаружи все еще стоят зрители, некоторые покупают билеты в наскоро сооруженной кассе, некоторые продолжают следить за тем, как рабочие устанавливают палатки размером поменьше. Бригадиры раздают приказы, их хриплые голоса перемешиваются со звоном молотков, вгоняющих металлические колья в твердую землю.

– Спасибо, – говорю я, возвращаясь к тому, что только что произошло. Когда-то я думала, что Астрид ни за что не примет меня. Но она встала на мою защиту, она считает, что я справлюсь.

Она небрежно машет рукой.

– Нам некогда беспокоиться об этом. Надо готовиться к выступлению. Начало через час.

– Так скоро? – спрашиваю я.

– Сейчас уже больше четырех.

Я и не думала, что уже так поздно, не ожидала, что парад и возведение шатра заняли так много времени.

– Мы начинаем в шесть. Раньше, чем обычно, из-за комендантского часа. Надо готовиться.

– Я думала, мы уже подготовились.

Я смотрю на платье, которое она одолжила мне час назад в поезде, такое облегающее, что мои родители упали бы в обморок, увидев меня в нем.

Игнорируя мое последнее замечание, Астрид ведет меня к поезду, который оставили на самом конце путей, через поле, переполненное людьми.

– Ярмарку установили поближе к железной дороге, чтобы мы могли спать в вагонах, – объясняет Астрид. Она показывает пальцем в другую сторону, где растут деревья. – Тут есть домики и палатки, мы могли бы использовать их, если бы было теплее. Эта деревня – не слишком хорошее место для нас, – добавляет она тихо. – Мэр слишком тесно сотрудничает с немцами.

– Он коллаборационист? – спрашиваю я.

Она кивает.

– Конечно, мы не знали об этом в прошлом году, когда выбирали даты. – Внезапная отмена вызвала бы слишком много подозрений. Ведь самое важное сейчас – важнее чего бы то ни было – это делать вид, будто все нормально. – Однако мы будем в Тьере почти три недели, потому что он находится в центре провинции и на выступления будут собираться люди со всей Оверни.

Астрид ведет меня в вагон, где я еще ни разу не была. Здесь тепло, тесно, женщины переодеваются в костюмы и наносят яркий макияж. Я останавливаюсь, чтобы посмотреть, как одна из акробаток красит ноги в более темный цвет.