Во-вторых, люди, от которых зависело принятие важных решений, не располагали необходимой информацией, чтобы предсказать, какие всех ждут последствия, если Lehman не спасут. Протоколы тогдашних заседаний совета управляющих Федеральной резервной системой показывают, что никто толком не понимал, чтó последует дальше. Подробная сетевая картина финансовой системы была тогда недоступна, да даже и сегодня она остается на удивление непрозрачной. Если бы у различных ветвей правительства (в том числе у Конгресса) имелась более ясная сетевая картина тогдашних финансовых рисков и угроз, они бы поступили — или, во всяком случае, должны были бы поступить — совсем иначе.

В-третьих, остаются вопросы о том, каким образом лучше было бы вмешаться Федеральному резерву, учитывая правовые ограничения на его деятельность. Ведь речь шла о неизведанной территории, и было не вполне ясно, что правомочен делать Федрезерв, а что — нет.

Последствия невмешательства дали о себе знать быстро и в итоге оказались широкомасштабными и катастрофическими. Задним числом стало понятно, что решение не спасать Lehman Brothers было большой ошибкой, и в итоге гораздо больше средств ушло на последующие спасательные операции. В конце концов, благодаря триллионам долларов, потраченным правительствами разных стран мира, финансовое заражение удалось обуздать, чтобы оно не разбушевалось подобно настоящей чуме, однако это не спасло мир от длительных и мучительных рецессий. И все равно нам повезло — мы не увидели полного каскада крахов, какие могли бы последовать. А если бы минфин США не вступился за Fannie Mae и Freddie Mac, если бы не пришел на выручку AIG и если бы правительства разных стран не поддержали свои отечественные банки и ряд предприятий?

Люди извлекли хорошие уроки из Великой депрессии — тогда правительству понадобились годы, чтобы совершить верные действия после масштабных банкротств многих банков и других организаций, на которые легла чрезмерная нагрузка в условиях стремительно росшего биржевого рынка (чем-то походившего на стремительно росший рынок высокорисковых ипотечных кредитов в XXI веке). Последовавшие распродажи, паника, замораживание рынков капитала привели к гигантскому сокращению инвестиций, деловой активности и, наконец, зарплат и потребительских расходов населения, так что мировая экономика начала стремительно падать. Даже тогда явственно сказались сетевые эффекты. Вот всего один пример: крах Уолл-стрит подкосил масштабное кредитование Германии, которой нужны были деньги для выплат репараций по итогам Первой мировой войны. Германия стала задерживать эти выплаты. Последовала паника, инвесторы перестали вкладывать деньги, это привело к масштабному разорению предприятий и рекордной депрессии. Это усилило политический и экономический хаос, и на его фоне в Германии укрепились позиции нацистской партии. Разумеется, невозможно понять, удалось бы избежать Второй мировой войны, если бы распространение Великой депрессии сдержали на раннем этапе, или нет, но в том, что Великая депрессия привела к финансовому заражению, сомневаться нельзя.

Большая разница между международной торговой сетью того времени и нашего состоит в том, что в пору Великой депрессии сеть была гораздо более разобщенной. Например, Китай, Япония и Советский Союз мало взаимодействовали с Западом в 1930-е годы, а их банковские системы оставались почти полностью изолированными, и потому эти страны почти никак не пострадали от полного экономического коллапса, постигшего страны Американского континента и Европы. Напротив, СССР в те годы переживал большой подъем промышленного строительства.

Наш основной анализ сетей позволяет понять сущность экономического заражения. Центральность в финансовой сети позволяет установить, кто обладает слишком большим числом связей, чтобы рухнуть, и потому она становится первичным критерием при оценке рисков. Связанность сети служит первым признаком, позволяющим определить риск потенциальных заражений в глобальной сети.

Впрочем, бывают дивные повороты.

Во-первых, на финансовых рынках присутствуют множество самых разных игроков и различные типы взаимодействия. Если вирусы переносят грипп от одного человека к другому, то финансовая несостоятельность может передаваться от заемщиков к банкам, а от тех — к страховым компаниям и многим другим деловым партнерам, потом охватывать рынки и, наконец, перекидываться на наемных служащих и пайщиков, затрагивая всю экономику. Связями в сети выступают все виды сделок и контрактов — кредиты, долевое участие, страховые договоры, детально разработанные гарантии, простые продажи товаров и активов. Все их объединяет то, что одна сторона должна другой стороне нечто ценное, а значит, богатство одной стороны зависит от богатства другой. А из-за огромного размера этой сети инвесторам и правительствам трудно правильно оценить хоть и редкий, но потенциально катастрофический риск финансового заражения.

Второй интересный момент — это то, что в финансовых сетях большее количество связей далеко не всегда чревато большей опасностью «инфекции». Напротив, иногда иметь больше контрагентов безопаснее, чем вести дела только с одним партнером. Это один из самых главных принципов инвестирования: диверсификация портфеля снижает риски. Если риск возможных потерь распределен между достаточно большим количеством контрагентов, тогда банкротство любого из них по отдельности становится несущественным. Именно этим финансовое заражение в корне отличается от других типов заражения. Большое количество сексуальных контактов с разными партнерами повышает риск подцепить венерическую болезнь, — гораздо безопаснее часто заниматься сексом с одним постоянным партнером. Здесь же все ровно наоборот: устанавливая деловые связи с многочисленными партнерами, компании меньше рискуют подвергнуться ударам, какие теоретически могут обрушиться на любой отдельно взятый регион, рынок или на любого поставщика.

В экономических сетях это приводит к любопытным балансам плюсов и минусов{102}. Вначале, когда компании устанавливают друг с другом связи при помощи деловых операций, гарантий, различных контрактов и обязательств, угроза финансового заражения возрастает, потому что предприятия делаются взаимозависимыми: сеть приобретает очертания, и основной показатель воспроизводства превышает единицу. Например, если у каждой организации имеется два или три главных контрагента, значит, сеть приобретает связанность, и, скорее всего, в ней образуется гигантская компонента. Более того, имея всего несколько главных контрагентов, каждая организация подвергается существенному риску, если один из ее партнеров не сможет выполнить взятые обязательства или данные обещания. Однако если мы продолжим устанавливать связи, то уровень системного риска будет постепенно падать, так как для каждой организации риски распределяются, и становится все менее вероятно, что она потерпит крах вследствие краха одного из ее соседей. Хотя плотность связей в сети растет, вероятность каскадов для каждой из линий связей, напротив, снижается.