И Крестный снова подмигнул Старшей-Крестной, а та закатила глаза к потолку, хотя Виктория приметила, что ее лицо стало не таким желтым, а даже почти розовым. Крестный взмахнул своим дырявым цилиндром, пробормотал: «Сударыни!» – и, весело приплясывая, покинул гостиную.

Виктории ужасно захотелось оставить свое второе тело в спальне, выбраться из дома вместе с Крестным и полюбоваться вместе с ним настоящими деревьями и настоящими птичками.

– А он отчасти прав, – сказала вдруг Старшая-Крестная со своим странным акцентом. – Вы не так уж одиноки, Беренильда. Я пролетела через добрый десяток ковчегов, чтобы найти вас, и твердо намерена в дальнейшем навязывать вам свое общество. Но вы только посмотрите на эту погоду! – сердито воскликнула она, ткнув пальцем в окно. – Кислая, как рассол в банке с маринованными корнишонами! Вы должны встряхнуться и начать новую жизнь хотя бы с генеральной уборки. Что скажет месье Торн, когда увидит, что ваш замок зарос грязью?!

У Мамы вырвался короткий смешок – похоже, он удивил ее саму.

– Вероятно, откажется сюда войти.

Виктория вернулась в постель, в тело Второй-Виктории. Она зевнула и закрыла глаза – ее сразу разморило в этом слишком тяжелом теле. Дождь в парке прекратился. Если Старшая-Крестная умела вызывать солнышко, пожалуй, стоило еще ненадолго задержаться дома.

Буйный порыв ветра чуть не свалил Офелию со стремянки, и она уронила лампочку, которую только что вывинтила из фонаря. Девушка подождала, когда ветер уймется, и вынула из рюкзака новую. Лампочки с Гелиополиса светили сами по себе, без помощи газа или электричества, они не раскалялись и не обжигали пальцы; их ввинчивали в патрон только для того, чтобы их не разбил ветер. Город взял эти лампочки на вооружение с тем же энтузиазмом, с каким принял трансцендии с Циклопа. Прижмурившись, чтобы уберечь глаза от слепящего света, Офелия кое-как управлялась с лампочками, стараясь не перебить их все, – у нее не было никакого желания получить наряды вне очереди. Каждый час, потраченный на дополнительные хозяйственные работы, сокращал ее время на обучение. А оно и без того было ограничено.

– Стажер Евлалия, ускорьте темп!

Офелия взглянула на камеру, вмонтированную в стену сторожевой башни. Школа следила за учениками через эти камеры с помощью целой команды наблюдателей, и они были безжалостны.

Держа под мышкой стремянку, девушка пошла вдоль стены к следующему фонарю, повторяя вслух свою последнюю радиолекцию. Феноменология, гносеология, библиотековедение, синхрония, диахрония: всякий раз, когда она приходила в амфитеатр и надевала наушники, на нее обрушивался оглушительный водопад хитроумных слов, которые даже выговорить трудно. Она чувствовала, что не только не расширяет свой кругозор, а еще больше глупеет. Работа в музее Анимы не подготовила ее к таким испытаниям.

И, однако, даже лекции казались легкими в сравнении с занятиями под руководством Леди Септимы. Офелия проводила долгие часы в ее лаборатории, совершенствуясь в экспертизах, занимаясь чтением до тошноты, но преподавательница никогда не бывала ею довольна. «Вашим рукам не хватает точности», – твердила она.

Девушка энергично ввернула слепящую лампочку в патрон фонаря. У нее осталось всего три дня, чтобы доказать свое право на зачисление в группы Лорда Генри. И она была готова тренироваться даже ночами, лишь бы достичь цели!

Ветер донес до нее звуки гонга. Наконец-то рассвет.

– Стажер Евлалия, ваше дежурство закончено! – объявил голос из камеры. – Будьте любезны вернуться в общежитие.

Офелия спустилась со стремянки, радуясь своему избавлению. И не удержалась от соблазна взглянуть напоследок вдаль – туда, где на самом краю маленького ковчега высилась гигантская башня Мемориала. Отсюда она едва просматривалась сквозь клубящиеся облака.

Уже восемнадцать дней… Восемнадцать дней с той ночи, как miss Сайленс нашла свою смерть в башне Мемориала. Об этом событии больше никто и словом не обмолвился. Городская газета «Официальные новости» объявила о несчастном случае, пересуды смолкли, а группы чтения возобновили свою работу. Дело считалось закрытым.

Для всех. Но не для Офелии.

Женщина умерла при неясных обстоятельствах вскоре после ее прибытия на Вавилон, и это не могло быть случайным совпадением. Если бы не строжайший внутренний распорядок «Дружной Семьи», Офелия давно уже побывала бы на месте происшествия. Но делать нечего, придется потерпеть. Когда-нибудь она обязательно попадет в Секретариум Мемориала и там получит ответ на все свои вопросы.

Офелия прошла по галерее в атриум, где студенты уже атаковали горизонтальные и вертикальные трансцендии. Здесь, как всегда, царил дух всеобщей неприязни: каждый подозревал других в покушении на свои идеи. Но стоило атмосфере накалиться сверх меры, как акустическая камера под потолком призывала к спокойствию, и студенты безропотно погружались в работу. Офелии иногда казалось, что Школа больше похожа на зверинец с укротителями, чем на учебное заведение.

Она зашла в раздевалку, чтобы сменить рабочий комбинезон на форму, и столкнулась там с группой переодевавшихся тотемистов. Ее сестра Агата, подписанная на журнал «Моды ковчегов», когда-то сказала ей, хихикая, что женщины и мужчины Тотема славятся самыми красивыми телами в мире. Офелия в этом не разбиралась, но сейчас поневоле признала правоту сестры. Тотемисты встретили ее белоснежными улыбками, особенно яркими на фоне их темной кожи; девушка постаралась ответить им тем же, не выдавая смущения. «Дружная Семья» была смешанным заведением во всем вплоть до самых интимных сторон повседневной жизни. Особо стеснительным приходилось либо подавлять стыдливость, либо уступать место в Школе другим.

Офелия открыла свой шкафчик, достала форму, зашла за ширму и сняла рабочий комбинезон. Скорей бы уж надеть перчатки, свою единственную пару. Девушка берегла их как зеницу ока и не надевала во время подсобных работ. Но при этом мучилась несказанно: каждый даже самый мимолетный контакт с предметами вызывал нескончаемый поток чужих эмоций и образов.

Облачаясь в студенческую форму, девушка постаралась сосредоточиться и констатировала, что ей все легче и легче застегивать пуговицы. Пиджак, который вначале туго стягивал ее торс, теперь позволял свободно дышать: она сбросила вес, и не только из-за регулярных забегов на стадионе или скудного меню столовой. В атмосфере «Дружной Семьи», как и на всем ковчеге, было нечто бередившее ее душу; это постоянное напряжение сказывалось и на физическом состоянии.

Офелия выглянула из-за ширмы и убедилась, что раздевалка пуста: тотемисты уже ушли. Она вынула из шкафчика все свои тетради, исписанные от корки до корки, и приподняла дощечку, служившую ложным дном, под которым устроила тайник. Видя, как исчезают ее вещи, она пошла на эту меру, чтобы прятать самое ценное.

Перчаток в тайнике не было.

Офелия засунула руку поглубже, обшарила все углы. Нашла разлаженные часы Торна, свое фальшивое удостоверение личности. А перчатки, которые она спрятала перед уходом (в чем была абсолютно уверена), бесследно исчезли.