ответил Дэймон, отступая на шаг, чтобы впустить его в дом. – Честно говоря, я об этом не подумал.

Гиллиан обрадованно заулыбался.

– Прекрасно. Я могу взглянуть?

– Пожалуй. Раз уж вам придется ее забрать.

Посланец Эрни Райса зорко глянул на него.

– А вы не очень жизнерадостны с утра, не так ли, сэр?

Хмурый, небритый Дэймон почесал спину под лопаткой.

– На то есть причины.

– Что ж, ладно. – Гиллиан остановился посреди мастерской, немного постоял и начал медленно поворачиваться вокруг своей оси. Со стороны казалось, что он не дышит. – Это… – Он откашлялся и указал рукой. – Это она?

– Да. – Дэймон тоже взглянул на картину. – Думаю, она легко поместится на заднем сиденье.

Гиллиан продолжал оглядываться по сторонам.

– Все эти работы ваши?

– Да.

Дэймону уже хотелось, чтобы он поскорей ушел. Закрыть за ним дверь, принять душ, побриться и после чашечки крепкого черного кофе подумать о том, как провести наступающий день.

– Ты не должен этого делать, парень, – вдруг заговорил Гиллиан громким шепотом. – Ты не должен так жить. – Его серые глаза за стеклами очков округлились и заблестели, сделав его похожим на большую птицу. – Слушай меня. Сядь. – Он ухватил Дэймона за руку и с неожиданной силой подтолкнул к маленькому диванчику у стены. – Я отвезу твою картину Мак Кенниту. Но только одну, договорились? Только эту. Остальные сделают тебя знаменитым, я тебе обещаю.

– Да кто ты такой, черт возьми?

Дэймон вырвался, застегнул рубашку и сердито уставился на преобразившегося Гиллиана.

– Эрни говорил мне, да… – Продолжая озираться как пьяный, Джо Гиллиан покачивал головой, словно не мог поверить собственным глазам. – Но такого… Ты выставляешься где-нибудь? У тебя есть агент? Ладно. Теперь есть.

– Что значит «теперь есть»?

– Я, – Гиллиан постучал себя согнутым пальцем в грудь, – я твой агент. Это моя работа.

– Ну, вот что, – с расстановкой произнес Дэймон, вставая, – я не просил никакого чертова агента. Я просил курьера. Если у Эрни Райса нет курьера, а только одни сплошные агенты, я воспользуюсь услугами почтового отделения. И уж тем более мне не нравится, – продолжал он, постепенно повышая голос, – когда всякие напомаженные типы вроде тебя вваливаются ко мне в дом в десять утра и не стесняются излагать свое мнение по поводу моей работы и моего образа жизни. Я, конечно, уважаю мистера Райса и все такое…

Вскинув руки вверх, Гиллиан обезоруживающе улыбнулся.

– О’кей, о’кей… Знаешь что? Давай я сейчас выйду и зайду снова. И мы попробуем еще раз.

Дэймон пожал плечами. Ему стало любопытно, как этот хлыщ выйдет из создавшегося положения.

Итак, дубль два. Звонок в дверь, улыбка под названием «все к лучшему в этом лучшем из миров», поставленный голос ведущего телевизионной программы.

– Здравствуйте, сэр. Мое имя Гиллиан, Джо Гиллиан. Я слышал, у вас имеется кое-что на продажу: живопись, графика… Вы позволите взглянуть?

Дружелюбно улыбаясь, Гиллиан ждал ответа. Протекающие минуты были тяжеловесны, как щелчки метронома.

Дэймон глубоко вздохнул.

– Я со вчерашнего дня ничего не ел, Джо. Нет сил препираться с тобой. Заходи.

Таким образом он обзавелся агентом и курьером в одном лице.

Не прошло и двух часов, как ему позвонила Агнес Рис.

– Что я слышу? Теперь тебя представляет Джо Гиллиан?

– Да. Ну и что?

– Послушай, мальчик: он – это лучшее, что есть в твоей жизни. Так что советую тебе побыстрее выйти из запоя, или из наркотического транса, или в чем ты там пребываешь, и порадовать мир парой-тройкой качественных работ. Такой шанс выпадает раз в столетие. Прохлопаешь – так и будешь сидеть в дерьме.

– Спасибо, дорогая, – невозмутимо отозвался Дэймон. – Я учту твои пожелания.

– И следи за своим языком, поганец, – добавила она напоследок. – Удивляюсь, как тебя до сих пор не убили.

Вот так, Дэй. Так приходит слава. Любопытно, что этим (имеется в виду на редкость своевременное появление в твоей жизни Джо Гиллиана, этого пронырливого ангела-хранителя и торгового агента в одном лице) ты обязан отнюдь не Сидни Портеру, который тащился от тебя, офигевая от одного твоего вида, не говоря уж о чем-то большем, а исключительно его деловому партнеру Эрни Райсу. А ведь Райс даже не прикоснулся к тебе, пальцем тебя не тронул. Просто ему понравилось, что ты, в отличие от остальных гостей этих роскошных вечеринок в духе императора Тиберия, ни у кого ничего не просил.

* * *

Резким движением, которое напоследок заставило Константина передернуться всем телом, Дэймон отбросил его руку и встал. Отошел на несколько шагов и, подобрав с земли свой пиджак, полез во внутренний карман за сигаретами.

Константин напал на него без предупреждения. Сзади. Молниеносный захват согнутым локтем за шею, удар под колени, потеря равновесия… Через минуту Дэймон уже лежал ничком на земле, а Константин триумфально восседал на его пояснице. Смена позиции, девочки сверху. Это не бой, а прямо «Кама-Сутра» какая-то. Подавив приступ истерического смеха, Дэймон приготовился порадовать победителя какой-нибудь дерзкой выходкой, за которую можно будет выдать ему, подлецу, по полной программе.

– Ну что, – улыбнулся Константин, – теперь твои нервы проверим?

– Если хочешь.

Минуту Константин вглядывался в его профиль, надеясь обнаружить признаки… чего? Смятения? Страха? Ну, это вряд ли. Учитывая все, что ему было известно об этом парне, такая ерунда, как схватка один на один с интеллигентным противником, находящимся в той же весовой категории, должна скорее позабавить, нежели устрашить его.

Скандальные разоблачения, при помощи которых Сол Дженкинс расчитывал либо поправить свое финансовое положение, либо свести личные счеты с Дэймоном, либо прославиться как великий поборник нравственности, вызвали у Константина, как и у всей читающей публики, весьма неоднозначную реакцию. Если о ком-то говорят ТАКОЕ, значит, он действительно знаменит. И насколько же надо быть знаменитым, чтобы о тебе говорили ТАКОЕ…

Описывая похождения гениального художника в пору безвестности и нищеты, автор статей не скупился на подробности, однако, ознакомившись с ними, Константин (и, вероятно, не только он) испытал отнюдь не отвращение и уж тем более не праведное негодование, а чуть ли не зависть. И еще эдакое смутное томление, сродни сексуальному, заставляющее снова и снова возвращаться к случайно сказанному слову, или незначительному на первый взгляд эпизоду, или какой-то другой мелочи, по непонятной причине задевшей тебя за живое…

– Итак, Сол Дженкинс. – Константин постарался сделать свой голос дружелюбным. – В течение нескольких месяцев он опубликовал серию статей, содержание которых… хм…

– Я знаю.

– …но ты не прокомментировал ни одну из них.

– Так посоветовал мой пресс-секретарь.

– Несмотря на то, что в своих статьях этот Дженкинс позволяет себе беззастенчиво порочить твое доброе имя?

– Мое доброе имя, – усмехнулся Дэймон, –