Эбби опустилась на колени рядом с ней, погладила по плечу и сказала, обращаясь ко мне:

— Розалия покинула свою страну, когда я была еще ребенком.

Она указала на шрам, который начинался от правого соска, пересекал тело в том месте, где некогда находилась вторая грудь, нырял подмышку и скрывался на спине.

— Это сделал один мужчина с мачете. Единственная грудь Розалии свисала почти до пояса, подпираемая складкой жира. Эбби распустила угольно-черные, испещренные седыми нитями волосы латиноамериканки и позволила им рассыпаться по плечам. Они спускались до талии.

Я смотрел на Эбби. Та поцеловала Розалию в щеку и приподняла ей голову за подбородок, а потом произнесла:

— Розалия всегда хотела свой портрет. Я сказала, что ты можешь это сделать.

Я вернулся к холсту и сделал вид, будто раскладываю карандаши и кисти, одновременно гадая, что будет дальше. Эбби подошла ко мне, обняла и шепнула:

— Досс, смотри хорошенько. — Она закрыла мои глаза ладонями. — Не так. — Ее рука коснулась моей груди. — Смотри сердцем. Посмотри — и покажи Розалии то, что она всегда хотела увидеть. — Она взяла меня за руку. — Покажи ей, что она прекрасна.

Я взглянул на этот беззубый ужас.

— Как?..

Дыхание Эбби щекотало мне ухо.

— Посмотри хорошенько и подумай, на что тебе хочется взглянуть еще разок.

Розалия сидела на табурете и смотрела на меня. Я неловко переступил с ноги на ногу. Ладони вспотели, во рту пересохло. Что делать, когда она обнаружит, что я не могу исполнить ее мечту? Эбби ходила вокруг и разговаривала по мобильнику со своим агентом — заказывала билеты, занималась делами. Она умела делать несколько дел одновременно, чего я никогда не мог постичь. А передо мной сидела Розалия. И молча ждала.

Ей нечего было скрывать. Она сидела, вздернув подбородок, отведя одно плечо назад, и смотрела на меня искоса. В мгновение ока из сломленной и жалкой эта женщина сделалась прекрасной и величественной.

Четыре часа спустя я закончил набросок. Эбби улетела в Нью-Йорк, а я провел неделю, отделывая портрет. Эбби вернулась и позвонила мне в два часа ночи, но я не спешил. «Еще не готово». Да, я боялся. Я потратил два дня на то, чтобы нанести последние штрихи и набраться смелости, а потом, когда Эбби уже была готова выломать дверь, впустил ее и включил свет.

Холст осветился, и Эбби сделала шаг назад. Она глубоко вздохнула, села на пол и беззвучно заплакала. Я отшатнулся в тень. Удивленный. Обеспокоенный. Мне стало дурно. Эбби придвинула лампу и легонько коснулась кончиками пальцев шрама на портрете.

С дрожащими губами она повернулась ко мне. По ее лицу текли слезы.

— Боже… Даже не знаю, что и сказать.

Я тоже не знал, и на всякий случай оговорился:

— Это всего лишь вариант. Можно попробовать еще разок. Например, под другим углом или…

— Нет.

Она встала, коснулась ладонью моего лица и крепко прижалась губами. Щеки у нее были мокрые, тушь поплыла. Колени у меня тряслись, как у марионетки. Ее поцелуй обжег мне гортань и плечи. Этот огонь коснулся глубин моей души, прежде чем утихнуть.

Эбби покачала головой.

— Прекрасно.

Стоя на чердаке, глядя на портрет Розалии и прижимаясь к моей груди, она научила меня дышать.

Да. Благодаря этому портрету я получил диплом.

2 июня, полдень

К югу от нудистской колонии река делает крутой поворот на восток, а затем опять устремляется на юг — до шоссе Сент-Мэрис-Блаф. Глубина временами даже позволяет грести. Хотя порой по-прежнему приходилось вылезать и брести по берегу или по воде, перетаскивая лодку через мель.

После полудня я остановился, чтобы поправить постромки, посмотрел вниз и увидел в двух шагах от себя гоферовую змею. Длинную, около двух метров, змею светло-коричневого цвета. Обычно эти змеи оглушительно шипят, если их побеспокоить. Эта, например, зашипела, как паровоз.

Эбби спросила:

— В чем дело?

Я посмотрел под ноги и обнаружил, что змея шипит не на меня. В нескольких дюймах от моей ступни плавали три крошечные гремучие змеи. Они редко достигают полметра в длину и скорее жуют, чем кусают, но ядовиты не менее больших. Если зазеваться, они изгрызут тебе пальцы, превратив ступню в кусок мяса. Противоядие существует, но за ним придется ехать в больницу. Иными словами, веселого мало.

Эбби тоже, недолюбливала змей. Но если собираешься путешествовать по реке, особенно в верховьях, лучше к этому приготовиться. В обычной, ситуации я застрелил бы гремучек, потому что предпочитаю мертвую змею — живой, но сейчас мне не хотелось шуметь. Я топнул ногой, подняв тучу брызг, и змеи устремились прочь. Потом я спугнул гофера, он резко развернулся, выбрался на берег и скрылся в листве. Какое приятное зрелище — удаляющаяся змея. У змей и болезней много общего — например, они подкрадываются, когда ты их не ждешь.

Шоссе Ривер-Блаф тянется вдоль реки на протяжении почти двух километров. Это была первая, дорога на нашем пути, и она проходила со стороны Джорджии, поскольку берег там значительно ниже. Большинство построек здесь — старые фермы с жестяными крышами и верандами вдоль всей стены. Почти возле каждого дома — огромный гараж и целый ряд собачьих конур. Мы миновали, украденный где-то рекламный плакат «Кубок Уинстона»; он висел над рекой рядом с домом, во дворе которого стояли десятка полтора ржавых облупленных автомобилей в разной степени разобранности и три небольших бассейна, наполненных до краев. На газоне валялись выгоревшие на солнце складные стулья. Над дверью висела табличка «Здесь правит "смит-вессон"».

Отличительная черта здешних мест — гигантские гаражи. Лохматые псы бегают на воле без ошейников. По большей части они спят прямо на дороге и пытаются ухватить за бампер машину почтальона, когда он проезжает мимо. Обычное украшение двора — розовый фламинго, а еще — старые шины, лодки, горящие мусорные кучи, почтовые ящики с надписью «Рок-Сити» и скворечники.

Все население здесь — истинно верующие. Мест для поклонения много, но религия одна. Она имеет больше всего приверженцев по всему миру и называется «Мы веруем в НАСКАР». Обряды проводятся на свежем воздухе. Если идет дождь, прихожане надевают плащи или набрасывают на плечи кусок полиэтилена. Здесь тебя примут как есть и позволят плыть по течению. Двести пятьдесят тысяч твоих ближайших друзей будут размахивать руками, вопить и улюлюкать вместе с тобой. На их шляпах, футболках и куртках изображен символ веры. Флаги, развевающиеся над гаражами, сообщают, какую именно церковь посещает их владелец, а наклейка на бампере — имя любимого пастора. Служба может продолжаться несколько часов, поэтому прихожане берут с собой переносные холодильники с едой и напитками. Некоторые даже заранее разбивают лагерь на парковке в ожидании начала. Как правило, служба представляет собой сочетание причастия с крещением. Пастор, обычно завзятый щеголь, окруженный дьяконами и прочими священнослужителями, стоит на возвышении и заводит толпу, а потом буквально швыряет в нее святые дары. Те, кто стоит в первых рядах, могут пить или купаться — на свое усмотрение.