Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты больна?
Эбби кивнула:
— Да.
— И что с тобой?
— Ну… — Эбби посмотрела на меня и пожала плечами, а потом поднесла руку к виску. — Здесь такая штука, которая все время растет. Похоже, она живет собственной жизнью.
Женщина языком переправила от одной щеки к другой огромный кусок плиточного табака.
— И что будет?
— Если верить врачам, это все равно что носить в голове бомбу.
— И когда она взорвется?
— Никто не знает.
Женщина взяла Эбби за руку и принялась внимательно рассматривать ее лицо.
— Я ничего не вижу.
— Я тоже, так что поверь на слово. — Эбби поправила платок. — Там что-то есть.
— И что будет, когда эта штука взорвется?
Эбби улыбнулась.
— С одной стороны, я перестану страдать. Это хорошая новость.
— А плохая?
Эбби указала на меня:
— Он женится на одной из моих богатых подруг.
Женщина захлопнула патронник и угрожающе помахала ружьем.
— Так все дело в деньгах, да? Ах ты, сукин…
Эбби положила руку ей на плечо.
— Все в порядке. Правда.
Судя по всему, женщина услышала очередной шорох на противоположном берегу, потому что внезапно развернулась на сто восемьдесят градусов и выпалила. На сей раз грызун просто распался на составные части, оставив после себя красное пятно на песке. Женщина кивнула и сплюнула. Она вытряхнула гильзу, перезарядила в третий раз и снова перебросила ружье через плечо, а потом потянула носом воздух и обернулась к Эбби:
— Тебе нужна помощь?
Жена покачала головой:
— Нет… все нормально. Он только выглядит грубияном, а на самом деле безобиден, как маргаритка.
Женщина подошла ко мне, сдвинула мою шляпу на затылок и заглянула в глаза.
— А по мне, так обычный мужик.
Она коснулась моего виска загрубевшим пальцем и слегка покрутила.
— Если с ней что-нибудь случится, я тобой займусь.
Эбби рассмеялась:
— Да уж, пожалуйста. Я буду спать спокойно, зная, что он сейчас не трахается с одной из моих подруг.
Женщина зашлепала по воде на берег. Сзади на комбинезоне у нее была дыра, сквозь которую виднелись обвислые ягодицы. Белья она не носила. Эбби, прикрыв рот, подавила смешок. Выйдя на берег, женщина снова обернулась к нам. Ее улыбка увяла, лицо пошло морщинами. Она тяжело вздохнула.
— В некоторых местах река расширяется. В других полно упавших стволов, так что хрен пролезешь. А еще она крутит и вертит черт знает как. А потом бежит долго-долго. И ее не остановить. Нельзя поставить запруду. Если попытаешься, она ее просто обойдет. Всегда пробьется. Вот что такое река. Всегда прокладывает себе дорогу. — Она сплюнула и указала ружьем на меня: — По-моему, он тоже такой.
Женщина заглянула в деревянную лачугу на берегу, вытащила бутылку, старую, поцарапанную, зубами извлекла пробку и отхлебнула. Она поболтала содержимое во рту, будто полоскала зубы, и кивнула, а потом вогнала пробку обратно.
— Прошлогоднее. Хорошая, штука.
Я указал на виноградные лозы над головой.
— Сама делаешь вино?
— Ну да. По собственному рецепту. В наших краях эту штуку называют «сногсшибаловкой», «лисьим вином», «соком радости», а еще… — она покрутила бедрами, изображая чудовищный танец, который, слава Богу, с тех пор мне не доводилось видеть, — «поплясушкой».
— О Господи! — вырвалось у Эбби. Женщина снова перекинула ружье через плечо:
— Плывите спокойно.
Шуршание в листве, и она одним движением вскинула ружье и прицелилась, но стрелять не стала и удовлетворенно вернула ружье в прежнее положение. Я повернулся и увидел змею, которая заглатывала еще живую крысу. Из пасти у нее торчал крысий хвостик.
Я нахлобучил шляпу на лоб, надел постромки и зашагал вперед.
Такова река. Она обрушивает на тебя самое худшее, а потом предстает перед тобой в своем уродливом, отвратительном обличье. Но если ты нырнешь поглубже, река удивит тебя, очарует и о многом напомнит.
После рождественской вечеринки прошло два дня. Передо мной стоял холст, освещенный единственной лампой. Близилась полночь. Я сидел на табурете на чердаке с кистью в зубах и пытался, прищурившись, извлечь из теней некий смысл. На холсте передо мной было лицо Эбби — ее правое ухо, линия щеки, губы. Кончик носа указывал на Форт-Самтер. Лицо занимало почти половину холста. Завитки волос — в левом верхнем углу, потом взгляд двигался вниз, а оттуда — к форту в нижнем правом углу. Затем — вверх, от огней форта — к луне, и снова налево. Полный крут завершен.
Стук в дверь вывел меня из задумчивости. С кистью в зубах я подошел к двери, ожидая увидеть какого-нибудь пьяного юнца, ошибшегося домом. Сигаретный дым и шум из соседнего бара нахлынули на меня, как только я отворил. Из полумрака шагнула Эбби — в жемчугах и норковой шубке. Я отступил на шаг назад. Она улыбнулась, покачала головой и прошла в студию.
— Работаешь?
Я посмотрел на часы и ответил, не выпуская кисти изо рта:
— Уже нет.
— Отлично.
Я закрыл дверь, и Эбби подождала, пока глаза привыкнут к тусклому свету. Яркая лампочка на чердаке привлекла ее внимание. Она вытянула шею, заметила холст и принялась карабкаться по лесенке. Я пошел следом, стараясь держаться на расстоянии. Эбби несколько минут смотрела на картину, подойдя вплотную, а потом сделала шаг назад.
— Ты с ума сошла? — спросил я.
— Нет, — ответила она, не глядя на меня. — Я привыкла, что мое лицо воруют.
— Прости.
Она покачала головой.
— Почему ты нарисовал именно меня?
— Потому что ты — это ты.
Эбби пожала плечами.
— Возможно. — Она помолчала минуту и посмотрела так, будто хотела сказать что-то еще. Наконец произнесла: — Обычно такой вид мне удается придать лишь с помощью фотошопа.
— Ты с ума сошла? — повторил я.
— Нет. Но я — легкая добыча. Кто угодно может меня нарисовать. Не уподобляйся остальным.
Ее настойчивость меня удивила.
— Все твердят, что я красива. Да, ну и что? Я большую часть жизни провела перед объективами. Мной пользуются, чтобы продавать свою продукцию. Только и всего. Мои лицо и фигуру, к которым я не имею никакого отношения, используют, чтобы показать другим, что они не такие, как я. Что они некрасивы. Не вписываются в формат. — Взгляд у нее был неживой. Эбби обвела студию рукой. — Если хочешь создавать великое искусство — искусство на все времена, — найди человека, которому не повезло в жизни, и покажи ему, каков он на самом деле. Рисуй сломленных, униженных… и заставь их поверить.