— Извини.

— Звучит неискренне.

Я опустился на колени.

— Эбби, я не могу дать тебе такую жизнь, какую дают твои родители. Я не знаю, что будет со мной дальше, и ничего не стану обещать. Лишь одно: я отдам тебе всего себя. Никаких претензий, никаких преград, никакой лжи. На свете никогда не было и не будет человека, который любил бы тебя так, как я. Когда мы порознь, мне больно. Когда мы вместе, мне тоже больно, потому что следующие несколько часов нам предстоит провести врозь. Большую часть жизни я страдал, и больше этого не хочу. Пожалуйста, возьми меня… и соедини обломки моей души.

Эбби искоса взглянула на меня.

— Если ты еще хоть один раз сделаешь такое…

— Эбби?

Она прикусила губу.

— Я должна кое в чем признаться… У меня родинка на заднице.

— Жду не дождусь ее увидеть. Это будет наш маленький секрет.

Она покачала головой:

— Досс, я не девушка с обложки. И никто не в силах ею быть. Она — просто плод воображения…

— А я люблю не ее.

— Да, но… я — всего лишь контур. Меня помещают в компьютер, стирают морщинки, выправляют нос, подтягивают подбородок, — она сделала характерный жест, — увеличивают грудь…

Я покачал головой.

— Я люблю Эбби, которая стоит сейчас передо мной.

Эбби опустилась на колени, чтобы посмотреть мне в глаза.

— А когда я стану старой и уродливой?

— Эбигейл Колмэн, я женюсь не на твоей фотографии. Не на воспоминании. Я женюсь на тебе самой. Поэтому не задумывайся о том, какой ты можешь стать. Я всегда буду тебя любить. Даже еще сильнее. Я приму плохое, ведь это значит, что мы доживем до лучших времен.

Она прильнула к моей груди и тихонько заплакала. Когда рыдания стали слишком сильными, чтобы можно было их удержать, Эбби обняла меня за шею и разревелась от всей души, а потом прижалась к моему лицу мокрой от слез щекой.

— Да.

3 июня

Около полудня на третий день мы проплыли под мостом у шоссе № 121. Итого мы проделали путь в тридцать пять километров. Еще шесть до Стокбриджа — и четверть маршрута пройдена.

Здесь, в верховьях, мало туристов, не то что к югу, у Трейдерс-Ферри. Это значит, что сначала река будет для нас укрытием, но затем расширится, и мы начнем натыкаться на рыбаков и офицеров речного патруля, которые разъезжают в своих шикарных катерах, оснащенных рациями, спутниковыми телефонами и моторами в двести лошадиных сил. Если нас заметят, мы, вероятно, сможем скрыться от катера, но не от радио.

Река снова сузилась, из воды выглядывало песчаное дно, глубина достигала всего лишь тридцати сантиметров. Слева открылся длинный широкий пляж. Жаркое полуденное солнце припекало плечи, вгоняло в сон, поэтому я тихонько завел каноэ под дерево, стараясь не разбудить Эбби. Над нами на берегу стоял гигантский недостроенный особняк. Владельцы, судя по всему, хорошо знали, что делают, потому что выбрали самое высокое место на всей реке. Дом был недосягаем для любого паводка, за исключением разве что всемирного потопа. Впереди река круто сворачивала влево. Я узнавал каждый дюйм берега. Неподалеку висели остатки веревочных качелей — там я учился делать сальто назад. Веревка обтрепалась и позеленела, она медленно покачивалась на ветру. Внизу виднелись остатки скамейки.

Я причалил к берегу и потряс Эбби. Она приподняла веки.

— Мы уже на месте?

Я кивнул. Она с трудом встала.

— Отлично, А то я думала, впереди еще километров сто.

Прочь от воды вели бетонные ступеньки — вверх по склону, на огромный задний двор дома. Островерхая крыша нависала над просторной верандой, где могло поместиться пятьдесят кресел-качалок и откуда открывался потрясающий вид на реку.

Я отнес Эбби наверх и миновал поросший травой двор. Стены были полностью возведены, крыша обшита дранкой, облицовка закончена, но не было ни окон, ни внутренней отделки. Судя по всему, дом только начали отделывать изнутри — на лужайке лежали несколько рам. Неподалеку от веранды я обнаружил переносной туалет, помог Эбби устроиться на сиденье и поддерживал жену, пока ее организм освобождался от яда.

Двери были заперты, но я забрался через окно и втащил Эбби следом. Высота потолка в комнате достигала почти шести метров, а камин занимал целую стеку. В камине лежала горка холодного пепла. Я проверил вытяжку, порылся в груде щепок и развел небольшой огонь. Эбби, лежа на полу, повернулась к теплу. В прачечной я нашел немного сухой одежды и раковину. Я принес жене воды, а потом обыскал дом. Второй этаж оказался не меньше первого, и вид на реку оттуда был не хуже. В доме было прибрано, а значит, никакой добычи. Вернувшись в прачечную, я обнаружил банку кофе и кофеварку. Я подключил ее при помощи удлинителя, который тянулся из гаража; вспыхнула красная лампочка. Пока кофе варился, я притащил обитый фольгой изоляционный щит, положил его на пол перед камином и накрыл брезентом. А потом мы улеглись и принялись слушать, как гудит кофеварка.

Эбби опустила голову мне на грудь и вздохнула:

— А ты что-то неразговорчив.

— Не хочешь прогуляться?

— Думаешь, где-нибудь здесь найдется тачка?

— Возможно.

Я нашел тачку, прислоненную к стене дома, — большую, пластмассовую, с двумя колесами спереди — то есть устойчивую. Я вымыл ее из шланга и усадил Эбби лицом вперед.

— Ваша карета, мадам.

Я вручил ей бутылку с водой. Чем больше жидкости попадало в организм Эбби, тем лучше она себя чувствовала. От этого у нее повышалось кровяное давление и быстрее удалялись токсины, которыми мы ее пичкали.

Эбби пристроила бутылку между ног, ухватилась за борта тачки и взмахнула рукой.

— Пошел!..

— Мило. Очень мило.

Я катил тачку вдоль края утеса — слева текла река, справа буйствовала трава. Я толкал ее, наверное, с километр, останавливаясь каждые несколько минут, чтобы ухватиться поудобнее. Свежий воздух и вода, судя по всему, пошли Эбби на пользу: на щеках появился румянец.

Мы свернули возле того места, где висели качели. Дальше, справа, примерно метрах в тридцати, стояли трейлеры. Давным-давно заброшенные, сплошь увитые виноградными лозами, похожими на длинные пряди мокрых волос.

Мы пробрались сквозь заросли — папоротники щекотали мне колени — на открытое место. Двенадцать потрепанных трейлеров кружком, вплотную друг к другу, точно сошедшие с рельсов вагоны. В середине жгли костер, парковались, сваливали мусор, курили и распивали спиртное. Довольно нездоровая атмосфера. В те годы все трейлеры принадлежали одному хозяину, своего рода домовладельцу, который совсем не заботился о том, чтобы поддерживать их в пристойном виде. Я вкатил тачку в центр и медленно описал круг. Я чувствовал себя так, будто мне наступили на грудь.