Кафе на вокзальной площади работало круглосуточно, там мы иустроились. Я пила кофе, смотрела в окно и пыталась отгадать, что меня ждет.Раньше я любила развлекаться тем, что представляла, где буду находиться,например, через месяц, что буду тогда делать. И почти всегда отгадывала. Носейчас, похоже, не тот случай.

В восемь мы вышли из кафе. Дождь кончился, но было пасмурно,солнце не желало показываться из-за плотных облаков. Похолодало, и теперь яжалела, что отправилась сюда налегке, не прихватив даже кофты. На мне былафутболка с коротким рукавом, и я успела покрыться мурашками.

– Озябла? – заботливо спросил Павел, в ожиданиитакси мы стояли обнявшись, чтобы немного согреться. Водитель в ответ на просьбуотвезти нас на кладбище деловито назвал цену, и вскоре мы уже выезжали изгорода.

Я смотрела на мелькавшие за окном дома со странным чувством,будто впервые их вижу. Может, из-за скверной погоды родной город казался чужими неуютным?

Дорога до кладбища заняла куда больше времени, чем япредполагала. Наконец мы остановились возле центральных ворот. Водитель осталсянас ждать, а мы направились по асфальтовой дорожке, с двух сторон засаженнойберезками. Память подсказывала, что в конце аллеи надо повернуть налево, адальше совсем просто: третий ряд, могилы рядом с тропинкой, возле сосны сизогнутым стволом. Беспокойство возникло, когда мы шли по аллее, потому чтоочень скоро мне стало ясно: впереди нет никакого поворота направо. Налево – пожалуйста,а направо лишь ровные ряды памятников. Хорошо утоптанные тропинки я видела, нов моей памяти дорожка была покрыта асфальтом. Наверное, я бы до смертиперепугалась, если бы не ожидала чего-то подобного. Поэтому отсутствие соснытоже не удивило. И все-таки я отправилась в том направлении, со слабойнадеждой, что сосна и дорожка куда-то исчезли, а могилы остались.

Могил, конечно, было в избытке, но только не тех, что яожидала. Скорее из упрямства я прошла по всему третьему ряду. Павел молчаследовал за мной, глядя себе под ноги. В самом конце обнаружились две могилы спотемневшими деревянными крестами, на табличках от руки черной краской былинаписаны фамилии Евдокимов и Евдокимова. Я некоторое время стояла возле них.

– Может, посмотрим в соседнем ряду? – подал голосПавел.

– Не вижу смысла, – ответила я. Он кивнул.

– Возвращаемся? – Мы вернулись на аллею. Павел ссомнением поглядывал на меня. – Ты не удивлена?

– Нет. А ты?

Он пожал плечами:

– Если честно, чего-то в этом роде я и ожидал.

– По-твоему, я тебе голову морочила?

– Не говори глупости. Зачем тогда ты поехала сюда сомной?

Водитель терпеливо ждал, прогуливаясь возле машины.

– Куда теперь? – спросил он с улыбкой, но поспешноубрал ее с лица при виде наших физиономий.

– Проспект Мира, тридцать семь, – назвала я адрес.

– Там жили твои родители? – робко поинтересовалсяПавел, а я только усмехнулась в ответ.

Тридцать седьмой дом выглядел именно так, как я себе его ипредставляла. Пятиэтажная сталинка с просторным двором и детской площадкой.Водитель по моей просьбе остановился возле третьего подъезда.

– Жди здесь, – сказала я Павлу.

Подъезд был с домофоном. Я набрала цифру 23 и стала ждать.Ответа не последовало, что неудивительно, в такое время люди на работе. По моимвоспоминаниям (вопрос, стоило ли им верить), я продала квартиру молодоженам.Пока я топталась возле подъезда, прикидывая, как получить необходимые сведения,в досягаемой близости появилась пожилая пара. Мужчина нес в руках хозяйственнуюсумку, женщина держала его под руку. Я широко улыбнулась, хотя в тот момент этостоило мне немалых усилий.

– Простите, – начала я, дождавшись, когда онипоравняются со мной. – Не подскажете, кто живет в двадцать третьейквартире?

Женщина вопросительно взглянула на своего спутника:

– Вроде бы сейчас никто не живет. Сдавали каким-тодевчонкам, но те на днях съехали. Хозяйка померла, а у сына дом где-то впригороде.

– Несколько лет назад здесь жила семья, их фамилияЕрмаковы, Геннадий Викторович и Анна Григорьевна. У них была дочь Марина. Вы ихпомните?

– Ермаковы? – удивилась женщина. – Ермаковы впервом подъезде живут. Мать с дочкой. Других Ермаковых у нас не было.

– Вы уверены? – вздохнула я.

– Деточка, мы здесь живем тридцать два года, аМихайловы из двадцать третьей квартиры жили еще до нас. Когда мы переехали, сынМихайловых в школу ходил. Женился, двоих детей родил, они тоже успели школузакончить, и все на наших глазах. А Ермаковы в первом подъезде, восьмаяквартира.

– Спасибо, – буркнула я и вернулась к машине.

Павел сидел возле открытого окна и наш разговор, безусловно,слышал.

– Соседи живут здесь тридцать два года, – сусмешкой сказала я. – Но я их вижу впервые, и они меня тоже. Поехали навокзал.

Мы вновь устроились в том же кафе. Павел о чем-то размышлял,избегая моего взгляда. Вопросов не задавал и своего мнения не высказывал.Наверное, решил дать мне возможность прийти в себя.

– Выходит, что вся моя прошлая жизнь простоиллюзия, – с усмешкой заметила я, решив, что пришла пора обсудитьпроисходящее. Павел кивнул.

– Твои воспоминания ничего не стоят, а у меня их вовсенет.

– Я отчетливо помню день, когда отправилась насобеседование четыре месяца назад. Я проснулась утром в своей квартире, и уменя не было сомнений в том, что накануне я легла спать пораньше, чтобы какследует отдохнуть и подготовиться. И никаких провалов в памяти, а также поводазаподозрить, что до того момента я была другим человеком. Я отлично знала своюбиографию, знала, что делала вчера, неделю назад…

– Успокойся, – Павел коснулся моей ладони, и ясообразила, что говорю слишком громко. Ничего удивительного, учитывая моедушевное состояние.

– Ты помнишь ту дату?

– Двадцатое февраля.

– Восемнадцатого меня подобрали на вокзале, –сказал он и стал смотреть в окно. – Выходит, что-то произошло с нами примернов одно время.

– Что произошло? Черт… такое просто невозможно. Бред.

– Успокойся, – повторил он и сжал мою руку. –Как бы фантастично все ни выглядело, этому есть объяснение. И мы его найдем.