Это стало последней каплей.

— ДА ДЕЛАЙ ТЫ, ЧТО ХОЧЕШЬ! НОГИ МОЕЙ НЕ БУДЕТ В КАЛАГОРНЕ! БУДЬ ПРОКЛЯТ ДЕНЬ, КОГДА Я СТАЛ СМОТР…

— Как знаешь, — отозвалась Данан, продвигаясь к плащу, на котором спала прежде. — Мы, — качнула головой в сторону запертого в магическом огниве эльфа, — идем в Калагорн, — заявила женщина и припечатала напоследок. — Потому что. Так. Надо.

Борво еще долго расходился самой отборной площадной бранью, но нападать на Данан не решался, несмотря на всю ярость. Наблюдая за ним и Данан, Хольфстенн приходил к мысли, что вот именно сейчас ситуация в самом деле превратилась из плачевной во хрен знает, что.

Это было самое мрачное утро за весь их путь. Дей косился на Данан зверем. Новость о том, что «Эйтианский змееныш» присоединится к ним Диармайд воспринял с бешенством, и теперь всерьез сожалел, что Жал не убил чародейку. Уж лучше бы он оплакал и её тоже, один раз, а потом, поняв, что потерял вообще все, что имел, бросился бы с какой-нибудь скалы! Но нет же! Теперь ему придется трястись за себя, за эту клятую девчонку и вообще за всех каждую минуту!

Борво был смурнее тучи и всем видом показывал, что в одни кусты он с Жалом не пойдет, за один стол не сядет, и даже одним с ним воздухом дышит исключительно по самой острой необходимости, но и без этого бы здорово обошелся. Хольфстенн что-то насвистывал. Кажется, это был мотив песни об украденной репе, широко распространенной на западе Даэрдина, и откуда её знал гном никто не спрашивал.

Жал за ночь взмок — от огненного купола, в котором заперла его чародейка и дилеммы: убивать смотрителей или нет. Пока никто среди Эйтианских Гадюк не знал, что он облажался, и все еще можно было поправить. Но… кто знает, по какой именно из причин магия Данан сумела остановить его? Что, если история нападения повторится с той только разницей, что теперь у него не будет в помощниках даже дилетантов-недотеп? Если он опять смертельно ранит Данан, просто инициирует нападение, и при этом чародейка сможет опять дать отпор, остальные даже не оглянутся в её сторону — одномоментно всадят в него кто меч, кто топор. И делу край. А если это произойдет, когда его рука будет прямо у Данан у груди, то любое железо настигнет его.

Не то, чтобы он сильно держался за жизнь, но, говоря откровенно, он не очень-то сильно знал, что это вообще такое — обычная жизнь. Впрочем, хмыкнул эльф себе под нос, им, похоже, спокойствие тоже не светит. И тем не менее, получить шанс побыть хоть кем-то еще, кроме привязной собаки, бросающейся на чужаков за голую кость… Это было заманчиво.

Какими такими способностями Данан сумела остановить его руку, Жал не имел представления. Он не соврал в главном — он не маг. Да, он действительно немало знает о рыцарях-чародеях, но лишь потому, что его заставили иметь с ними нечто общее, а в остальном… Атаковать Данан, пока он не разберется, что там меж ними случилось, он не станет. А если вдруг выяснится, что ему с чародейкой не совладать, так, может, оно и к лучшему? Либо избавление через смерть, либо мастера гильдии узнают, что он облажался и, как следствие, сдох. Если Гадюки поверят в его смерть, то, не громыхая по всей Аэриде подвигами, он, быть может, сумеет наконец пожить свободно?

Так или иначе, Жал решил не рубить с плеча и не делать никаких резких движений. Он покосился за завтраком на Данан, подсел ближе. Чародейка выглядела так, будто не спала всю ночь. Она и в самом деле почти не спала — сначала не могла заснуть, потом во время своего дозора упорно прогоняла в памяти раз за разом столкновение с Жалом, и думала о заклятиях Фирина. Как выяснилось после тщательного осмотра правого предплечья, одна из печатей телеманта все-таки уцелела. Узор был Данан незнаком, как и подавляющее большинство из Дома Чар, и чародейка предположила, что, возможно, эта печать была задумана Фирином на самый крайний случай. Еще более крайний, поправила себя Данан, чем был.

— Тебе нужна гарантия, что я не сдам вас в Даэрдине Девирну или его людям, — проговорил Жал, подсаживаясь.

Данан перевела на него скептический взгляд:

— Поклянешься перед жрицами церкви? — сардонически спросила она.

«Так себе выпад», — подумал Жал, провел пальцами по голове, прочесывая волосы. Потом накинул капюшон. Его портупея с оружием, снятая прежде гномом, снова была на месте.

— То, что ты сделала вчера, то заклятие, от которого мне чуть руку не оторвало, можешь наложить его на меня как печать? Думаю, это успокоит остальных.

— Меня успокоит твоя смерть! — рявкнул Дей.

— Желательно немедленная, — бурча, уточнил Борво.

Жал оглядел мужчин-людей и вдруг с пониманием кивнул:

— Её смерть, — он качнул головой в бок, где сидела чародейка, — вас бы тоже успокоила, как я вижу. Особенно теперь. Только вы понимаете, что без её талантов и двух дней не продержитесь.

Данан уставилась на Жала: так быстро уяснить и так открыто проговорить то, что она едва осознала в душе и боялась услышать от остальных. Она несколько дней кряду гнала от себя подобные мысли, надеясь, что мужчины хоть как-нибудь, невольным действием или словом опровергнут этот страх. Сглотнув, женщина жадно вытаращилась на Диармайда.

— Да что ты понима… — взвился тот и вдруг затих. «Ну же! — Подумала Данан. — Закончи! Закончи хоть чем-нибудь! Не молчи!»

Но Дей молчал, и липкая паутина разочарования залегла Данан в сердце.

Данан качнула головой и снова обратилась к эльфу:

— Тебе придется первым проверять всю еду и воду в отряде.

Жал чуть заметно приподнял уголки губ в усмешке.

— Видимо, опасность, что они, зная это, могут целенаправленно отравить меня, в расчет не берется, — размеренно проговорил он глубоким голосом. — Ладно, хорошо, понял. Я ведь присягнул, да?

— Да. — С чем-то иным Данан не нашлась. Хольфстенн по-прежнему насвистывал какую-то деревенскую песню. Борво остервенело грыз выданный на кухнях Талнаха сухарь. Дей откровенно был растерян и, кажется, планировал возобновить спор или хотя бы разговор, но не знал, как.

— Что у тебя с зубом? — спросила Данан, кивнув в сторону лица собеседника.

Тот сперва хмыкнул, затем языком потрогал левый верхний клык. Мягко и осторожно, ибо клык был заточен с двух сторон неестественно остро и слишком выделялся в ряду других зубов во рту.

— Всякий орден в Аэриде обладает знаками отличия. Кто-то носит бусики, кто-то шрамы. Это, — объяснил эльф, тыча пальцем в сточенный с двух сторон клык, — наш.

Данан вдумчиво повела головой, перевела взгляд на безмятежного гнома: теперь ясно, как он определил Жала в Эйтианские Гадюки. Стенн, наконец, перестал свистеть (ненадолго), отодрал с земли пожухшую травинку, поковырял в зубах. Лезть в чужие склоки — занятие всегда обременительное и неблагодарное, какую бы из сторон ты ни поддержал. Если они забыли, зачем стали смотрителями, Хольфстенн напомнит: архонт взывает к колдунам и исчадиям Аэриды, алча силы, которую по-хорошему им не одолеть.