Хорошая дорога с деревьями; кажется, бугенвиллеи, эвкалипты и прочее. Сплошная мята. Люди в тюрбанах, кафтанах, полосатых ночных рубашках и, как-их-там, джелабах. Шофер вел машину с автоматизмом везущего поклажу пони, только гораздо быстрее, не задумываясь, почему Эндерби должен попасть в отель раньше всех остальных. Пора назвать другое место назначения.

— Je veux aller à Tanger, — сказал Эндерби.

— Demain?

— Maintenant.

— Impossible.

— Regardez, — сказал Эндерби, — я не поеду в отель, черт возьми. — Une femme. Une question d’une femme. Il faut que j’évite une certaine femme.[86]

Водитель осторожно свернул на следующем углу, притерся к бровке тротуара. Страдальчески заскрежетал ручной тормоз.

— Une femme? — Симпатичная жилая улица, полная мяты. Однако по ней голоногий мужчина в шляпе Санчо Пансы, в коричневых лохмотьях погонял нагруженного ослика. — Tu veux une femme?[87]

— Как раз наоборот, — объяснил Эндерби, хмурясь на фамильярность. — J’essaie à éviter une femme, comme j’ai déjà dit.

— Tu veux garçon?[88]

— Ну-ка, разберемся, — крикнул Эндерби. — Я хочу уехать отсюда. Comment puis-je[89] попасть в распроклятый Танжер?

Таксист призадумался.

— Avion parti, — сказал он. — Chemin de fer[90]… — И содрогнулся. А потом спросил: — Чарли, у тебя деньги есть?

— Так и знал, что этим все кончится, — буркнул Эндерби. И вытащил комочек старых международных чаевых. Какая тут валюта? Нашлась пара бумажек с правителем в мягкой шапочке и хламиде, Banque dul Maroc[91], целая куча арабекого. Что это такое? Дирхемы. Кажется, набирается десять дирхемов. Он не имел понятия, чего они стоят. Все равно, запасливый Эндерби, — наготове наличные для любой неотложной нужды в путешествии. Шофер быстро сграбастал десять дирхемов, прижал их, как женщину, к распахнутой коричневой груди, поросшей завитками волос. И вновь радостно завел мотор.

— Куда мы? — полюбопытствовал Эндерби.

Шофер не отвечал, просто ехал.

Впрочем, Эндерби давно перестал волноваться. В конце концов, что ему остается, кроме попытки выиграть время, отдалив неизбежность? Если Йод Крузи умрет, что ж, тогда его мнимый убийца может только надолго попасть в тюрьму при милостивой отмене смертной казни. В тюрьме можно стихи писать. Похлебка там жуткая, но ему насчет этого все отлично известно. В тюрьме были написаны великие вещи — «Путешествие пилигрима», «De Profundis», сам «Дон Кихот». Нет причин для беспокойства. Помои. Вот твоя похлебка, ты, гнусный убийца. Свиное рыло. За что сидишь, приятель? Я убил представителя грязного и аморального искусства. Стало быть, сделал доброе дело. Только сначала курица, потом яйцо (сколько мяты, сплошная мята); надо еще кое-что сделать. Сначала его должны поймать, а он, по правилам игры, должен заставить их потрудиться. Ехали по большому ровному хайвею, свернули направо. Везде царил французский колониализм: приличные официальные здания, зеленые газоны, пальмы. Маленькие марокканские девочки, весело вереща, выбегали из школы, кто-то мчался домой, предположительно к мятному чаю, в наглых приземистых автомобилях. Вскоре характер дороги сменился. Вместо свободно простреливаемой артерии, машина попала в грязные, чисто мавританские капилляры.

— Куда мы едем? — снова спросил Эндерби.

— Djemaa el Fna, — буркнул шофер.

Эндерби ничего не понял.

Теперь такси сигналило среди тележек с фруктами, погонщиков ослов, коричневых и черных горлопанов в остроконечных капюшонах и сдобных тюрбанах, даже в маленьких вязаных шапочках, как у мистера Мерсера. Дома фекального цвета, лавки без окон (булки, битая птица, бусы, баклажаны) сближались друг с другом верхними этажами. Кто-то на близком расстоянии ныл про Аллаха. Все это считается в высшей степени живописным, за что несет ответственность Уинстон Черчилль, художник-любитель. Потом, под крики сквозь золотые или отсутствующие зубы, под звучные кулачные удары в бока машины, въехали на огромную площадь, полную очень шумных людей в хламидах. Видно, тут шло какое-то местное представление: Эндерби мельком заметил глотателя огня и мужчину, сплошь обвитого змеями. Потом в воздух над головами толпы взлетел мальчик, взмахнул над ушами руками и вновь приземлился. Фактически, Эндерби ничего не понравилось. Шофер остановился, вульгарным пальцем показал, куда ему идти. Что-то вроде ларька с безалкогольными напитками, одного из множества подобных стоявших на площади. Шофер ногой вытолкнул Эндерби. Тот вылез с сумкой и со стоном. Таксист поспешно дерзко развернулся, задевая помятыми крыльями голые ноги, одними проклинаемый, другими зубасто и, по мнению Эндерби, непристойно приветствуемый, сунулся в босоногий, битком набитый переулок, откуда приехал. Он медленно пробирался с гудками между грохочущих барабанов и слабых волынистых дудок, птичьего кудахтанья и ослиного рева, потом затерялся в ночных рубашках, оживленных хламидах, протискиваясь в мир, где бывает аэропорт вместе с поджидающей мисс Боланд. Эндерби одолели слепцы, воющие про бакшиш. Он грубо их игнорировал, нащупывая башмаками дорогу среди огромного множества косолапых босых ног к тому самому безалкогольному ларьку, в который было ткнуто пальцем. В любом случае, надо выпить какой-нибудь безалкогольный напиток. Вреда не принесет. Совершив этот поступок, он возьмет вершину, откуда откроется следующая. Но прямо у ларька, только что опробованного кучкой черни, которая выходила оттуда, жуя что-то предположительно гадкое, он увидел патриарха, который присматривал за маленьким костром. Мальчик с выбритой, как от стригущего лишая, головой нанизывал резиновые кусочки козьего, по мнению Эндерби, мяса на вертел. Эндерби кивнул с благоговейным удовлетворением. Значит, воображение его не подвело. Пора избавляться от паспорта.

Он встал у огня с открытым паспортом в руках, бубня про себя литургию по автобиографическим надкрыльям. Столько оставшихся пустых страниц мог бы еще заполнить Эндерби-путешественник; теперь они останутся незаполненными. Может быть, думал он, осторожно его обходившие люди в хламидах, в паранджах, видят в нем некоего зороастрийского миссионера, бормочущего дневные молитвы огню. А когда приготовился бросить обреченный документ, какое-то восточное чудо предотвратило это. Костлявая коричневая рука перехватила мясистую белую, дернула и спасла. Смиренно изумившийся Эндерби перевел взгляд с кисти на плечо. Потом выше, к лицу. Мужчина, белый, хоть и смуглый. Хитрый, морщинистый, с голубыми, однако взыскующими глазами. Волосы прямые, как бы обесцвеченные.