с горы, разрезая снежную поверхность, как холодные льдинки летели в лицо, кусая щеки. Радовался тогда, ловя солнечные лучи губами.

А потом оглядел свою кухню и печально вздохнул. Стыдно стало, что запустил дом, себя тоже. Небольшое брюшко отрастил, одышку заработал, еще немного и сексом заниматься только в темноте смогу, дабы не позориться. Краской, наверное, залился, как девственник возрастной, потому Оля коснулась моей ладони губами, словно прочитав мысли, что царили в моей голове.

— Надо будет взяться за себя, — выдохнул я, поморщившись. Конечно, лень одолевала, но я-то знал, что стоит лишь начать, потом будет проще, и спасибо себе еще скажу, что преодолел этот рубеж.

— Я помогу, — придвинулась она ко мне ближе, обнимая за шею.

Ее спокойный взгляд вызывал умиротворение в моей душе, в глазах, правда, плескались искорки, словно кто-то в костер бросил сухие ветки, и горячие точки взметнулись ввысь огненными бусинами. Я отложил газету в сторону, понимая, когда она рядом думать ни о чем не могу, только целовать ее хочу, ощущать мягкость кожи под пальцами.

Дыхание ее слышать, играть прядями волос, накручивая их на палец и наблюдать, как они светлыми кольцами падают на плечи.

— Оль, — пробуя на вкус ее губы, промолвил я. Хотел ведь отложить этот разговор, но, словно дьявол в спину толкнул. — Ты ведь разведешься с ним?

Она отстранилась, поднялась на ноги и прошла к окну. Облокотилась на подоконник, уперлась лбом в оконное стекло и плечи ее вздрогнули. А мне так хотелось себе язык вырвать, вот же болван, и надо было завести эту песню, словно другого времени для этого вопроса нет. Хотел подняться уже, подойти к ней, обнять, шепча на ушко, что я дурак и не стоит внимания обращать на мои слова, но Оля обернулась, грустно взглянув на меня. А я испугался, струсил на мгновение, что сейчас она даст понять, что не готова к этому. Боялся услышать нет. Волновался, как перед прыжком в бездну, а сердце надеялось, что судьба не подставит подножку настолько жестоко.

— Я его боюсь, Артем. Боюсь, что он боль причинит тебе и Тимке. У меня все горит внутри от этой мысли, — закрыла она руками глаза, дрогнув, — он — страшный человек. Расчетливый, злой. Чудовище! Ума не приложу сейчас, как умудрилась связаться с таким мужчиной, его словно подменили в один момент, понимаешь? — слезы текли по ее щекам.

Я видел, как ей тяжело морально говорить все, но не имел права прерывать, просто слушал, позволяя выплюнуть все обиды наружу, вырвать из груди всю боль, что сдавливала, копилась, росла, превращая красивую женщину в тень.

— Не хочу тебя делить ни с кем, — все-таки поднявшись, взглянул в ее заплаканные глаза.

Сжал руки в кулаки, цедя сквозь зубы слова. Не желал, не хотел и не собирался. Как можно отдать свое?! Как смириться с этим?! Я уже столько раз умирал, глядя в потрескавшийся потолок, что уверен был — больше не выдержу. Да, мужик, но, черт возьми! У меня тоже было сердце и оно, мать его, чувствовало, и ему тоже было больно.

— Прости, — прошептала она, а я ухватил ее за шею и притянул к своей груди, покачиваясь на одной ноге. Она было моей опорой, моим смыслом, жизнью моей, в конце концов!

— Я сам поговорю с ним, Оль, так лучше будет. Все-таки мужик мужика понять должен.

— Нет, — уперлась она ладонями в мои плечи, отстраняясь, — нет, Артём, пожалуйста, только не это.

— Но почему?

— Он опасный и его отец… — Оля сглотнула ком, а ее тело пронзила дрожь. Мою любимую женщину трясло, словно в ознобе.

По моей спине холодный пот прокатился, я так остро ощутил ее страх, будто она зверь, загнанный в тупик, а в спину смотрит дуло ружья.

— Да плевать я хотел на его отца, Оля, — едва не взревев от гнева, тряхнул ее за плечи, — просто доверься.

Глава 13. Ольга

Никогда не думала, что можно быть одновременно счастливым и несчастным человеком. Оказывается, можно. И я тому яркий пример. Чувство, что жило в груди, заставляя сердце замирать, росло с каждым мгновением. Рядом был Артем, он любил меня, делал все, чтобы я улыбалась как можно чаще. Дарил мне тонны нежности, заботы, ласки. Он едва ли не пылинки сдувал. И я, смотря в его глаза, отвечая ночами на поцелуи, понимала, что лучшего мужчины не существует в жизни. Жалела, что мы раньше не встретились. Хотя, возможно, все приходит вовремя. Так верить хотелось, что это навсегда, что никакие бури не смогут нас разлучить, раскидать по разным сторонам баррикады. Да, я любила его, всем сердцем любила. И Тимку тоже, и так дорожила теми моментами, когда мы все втроем собирались по вечерам на кухне: ужинали, пили чай. Потом Тимофей убегал к себе в комнату, а я мыла посуду под рассказы Артема о детстве, юности, о родителях и друзьях. Мне кажется, я еще никогда столько не говорила, тоже посвящая Кузьмина в детали своей прошлой жизни. Об одном только молчала — мужчине, что приходил иногда по ночам. Я видела его глаза, обрамленные пушистыми ресницами, которые покрыл иней. Помнила его запах — терпкий, видела кровь на его руках и лице, куртку с нашивкой, только разобрать не могла, что тогда, что во снах, эту надпись. Вглядывалась в нее, пытаясь прочитать имя и фамилию, указанную латиницей, но взгляд упрямо не фокусировался. Только вершины помнила. Белоснежные, казавшиеся такими красивыми, пока они не стали врагами.

Артем тоже старался обходить момент, когда он потерял ногу. Лишь вскользь упоминал, что не смог пройти мимо чужой беды. Полез куда не следует, хотя предупреждали, пугали, что сам может превратиться в лепешку, сорвавшись вниз. А он не слушал, решил для себя — сделает, иначе спать не сможет спокойно. Я слушала его, и сердце мое замирало, мурашки бежали по плечам. Только восхищалась Кузьминым, хватая его за руки, прижимая мозолистые ладони к своим губам. Касалась их, вдыхая родной запах кожи, жадно терлась о них щекой, словно бездомный котенок, желающий, чтобы его обогрели.

Да, я считала Артема героем. Потому что не испугался, потому что по факту отдал часть себя, чтобы спасти чужую жизнь. Интересно, как сложилась судьба той девушки, кажется, она была совсем девчонкой. Кузьмин лишь отделывался общими фразами, сообщая, что жалко было на ее смотреть, что дуреха, видимо, раз не умея, забралась на подобную трассу. Обычно на таком моменте он замолкал, всматриваясь задумчиво в стену напротив.