Мне нравилось быть рядом с Кузьминым. Целовать его, чувствуя, как он перехватывает инициативу, ласкать его тело, растворяясь в собственных эмоциях, которые захлестывали с головой. Погружали под толщу воды, словно накрывали волной. Я слышала, как тяжело дышит Артем, позволяя мне пробовать его на вкус, изучать. И отсутствие ноги перестало быть барьером для него. Я сама раскрепощалась, позволяя себе многое. Мне кажется, даже с мужем я не была настолько решительной. Я не бросалась в омут, предпочитая плыть по течению. Но в момент, когда почувствовала Артема внутри, сжала его ладони, откидывая голову назад, поняла, что без него жить уже не смогу. Сорвало все клеммы. Сломались замки, рухнули оковы. Все исчезло, только ощущения остались и наше сбивчивое дыхание. И стук сердец, пожалуй, которые бились в унисон.

Мы наслаждались друг другом. Губы болели от поцелуев, а шар внизу живота раз за разом взрывался, позволяя увидеть цветные всполохи. Я кричала, впиваясь ногтями в его плечи, сминала простыни и кусала истерзанные губы. Не узнавала себя, охваченная страстью, просто умирала раз за разом, стоило Артему коснуться меня. Бесстыдно всхлипывала, когда его язык ласкал грудь, шею, обводя впадинку между ключиц. Я тянулась к Артему, разрешая любить. Любить так, как он хотел. С надрывом, с тягучей нежностью, похожей на горячую карамель, с желанием быть всегда, а не только в этот миг.

Ловя губами его ладони, я припадала к ним с поцелуем. Изучая каждый изгиб линии судьбы, ловила себя на мысли, что счастлива. Просто потому что он рядом, потому, что он есть.

— Моя, — шептал он бессвязно, проводя ладонью по внутренней стороне бедра.

— Твоя, Артем, — эхом вторила я ему, отрезая свое прошлое, как ненужный лоскут. Забывала, выгоняла из души и из головы то, что было до него. Всю боль и горечь воспоминаний, унижения, страхи и неуверенность.

Ловя каждое его движение, я рушила собственные барьеры, вспыхивая факелом. Сжигала все лишнее, превращая в золу.

— Мне больше не страшно, — упав на его грудь, прошептала я. Пьянящее чувство свободы кружило голову, оказывается, это так здорово, когда можешь себе позволить быть собой. Делать, что хочешь, не пугаться каждого шороха и косого взгляда.

— Перестала меня бояться? — поцеловав в висок, поинтересовался Артем.

— Нет, не тебя, — прижимаясь губами к венке на его шее, промолвила я. — Жить, оказывается, не страшно. И перемены бывают к лучшему, стоит только решиться сделать шаг.

— Кажется, я понимаю, о чем ты, Оля. Мне тоже было паршиво и моменты были, когда думал — рехнусь. Сто тысяч раз задавал себе вопросы: почему и за что?! Никак не мог поверить, что жизнь способна отнять что-то и наградить потом. Знаешь, именно встретив тебя, я понял, что это и есть награда за все страдания и метания от ненависти до отрицания. Черт возьми, да я счастлив сейчас, как пацан, которому купили велик.

— Кузьмин, — шикнула я, — ну ты сравнил, конечно.

— Ты лучше, чем велик, — переворачивая меня на спину, цокнул языком Артем, — мне есть с чем сравнивать.

— Ты это всем говоришь, да? — изогнула я бровь, непонятно к чему вспомнив вдруг Соньку.

— Нет, — замотал он головой, нависая сверху, — я таким придурком только с тобой становлюсь, похоже. Ну, сама посмотри, жил себе инвалид, лежал на диване, из дома выбирался только, если за пенсией, да за квартиру заплатить, и тут в одно мгновение жизнь повернулась на сто восемьдесят градусов. Сначала Тимофей, потом тебя встретил. Любовь с первого взгляда, — улыбнулся Кузьмин, очертив пальцем линию моих губ.

Я прикрыла глаза, гулко выдыхая. Его близость меня завораживала и возбуждала, кажется, не и вспомню, когда хотела настолько сильно мужчину. И мне было плевать на то, чего так стеснялся Артем. Потому что он для меня был лучшим, достойным, и я очень боялась это произносить, но уже знала, что в сердце моем он тоже прочно занял место. Ведь рядом с Артемом я ощутила, что значит семья. Странно так, удивительно. Эта суета, забота о его сыне была только в радость мне. Я обожала моменты, когда мы с Тимохой смотрели мультики и читали перед сном, мне нравилось вот так смотреть в глаза Артема, видя, как черти разжигают адское пламя, грозя сжечь все вокруг. Я-то знала, что мне они ничего не сделают плохого — эти демонята внутри него.

Обхватив Артема ногами, я скрестила их у него на пояснице, притягивая своего мужчину ближе. Запустив пальцы в его волосы, лизнула шею, вырывая из его горла рык. Понимала, что для него тоже все ощущения на грани боли и удовольствия и мне нравилось делить их с ним.

Несколько плавных движений Артема хватило, чтобы я потерялась в пространстве. Утопая в объятиях, даже не подумала тогда, что мы не предохранялись. Собственно, нужно ли оно было?! После потери малыша забеременеть у меня все равно долго не получалось и, помаявшись некоторое время, выслушав вердикты врачей, все-таки согласилась с их мнением — не судьба. Потому занимаясь любовью с Кузьминым, я отодвинула эту мысль подальше, махнув рукой, а он… Думаю, это было последнее, о чем Артем вспоминал тогда. К тому же мне было приятно чувствовать, как он наполнял меня, даря негу и разрядку.

— Я завтра не смогу пошевелиться, — простонала жалобно, натягивая одеяло до подбородка.

— И не надо, — фыркнул Артем, — я все сделаю сам, — его хитрый тон наталкивал на пошлые мысли, но у меня даже щеки не краснели, да и не было уже смысла, после всего того, что произошло между нами за этот вечер.

— Артем, можно попросить тебя, — вырисовывая пальцем узоры на его груди, попросила я тихо. Не знала, как подступиться, боясь, что слова мои прозвучат дико. Артем мог расценить их как каприз или глупость, но я так хотела быть с ним честной. — Это долгая история, и, наверное, когда-нибудь я расскажу тебе ее, но не сегодня, не сейчас…

— Что, Оля, что ты хочешь? — подперев голову ладонью, привстал он.

— Ты мог бы убрать со стены фото. Я понимаю, что не имею права просить об этом. Мне, правда, стыдно и неудобно перед тобой, — замялась я, а на глазах, кажется, выступили слезы.

— Милая моя, — подался он вперед, ловя слезинки губами, — конечно. Если тебе так хочется.

— Нет, — замотала я головой, — мне они нравятся, но… Артем, в моей жизни был момент, разделившей все на две части. Это больно, очень больно. И сейчас мне тяжело об этом говорить, потому что… Это