ВДНХ.

— Слышал, конечно, — соврал я. — Так куда поедем?

— Не знаю, — пожала она плечами. — На твое усмотрение.

— Хорошо, — сказал я, трогаясь с места.

Я не совсем знал, что у нее спросить, но зато она так и сыпала вопросами:

— Ну, как ты жил все это время?

— Нормально.

— Значит, институт все-таки окончил?

— Угу.

— Наш?

— Да. Заочно.

— А… семья? — осторожно спросила Мила.

— Что семья? — пожал я плечами. — Мой завод — моя семья.

— Хотела бы я так сказать про свой коллектив, — вздохнула Мила.

— Что, не устраивает коллектив? — покосился я на нее.

— Не то чтобы… Хотя все, как у всех, — махнула она рукой. — Я просто хочу сказать, что если ты нашел свое место, работу по душе… и прекрасно себя чувствуешь на работе, то тебе очень повезло.

— Да, слышал такое, — усмехнулся я. — Счастье — это когда утром хочется на работу, а вечером — домой.

— Значит, это про тебя?

— Пожалуй.

— То есть и дома все хорошо?

Это было понятное с ее стороны любопытство. Но мне не хотелось удовлетворять его раньше времени.

— А как Рома? — нарочно спросил я.

Мила, кажется, искренне не поняла.

— Какой Рома? — вытаращилась она на меня.

— Уже забыла? — покачал я головой.

— А, Рома… — с досадой вспомнила она. — Это, знаешь… была полная ерунда. Я давно о нем забыла.

— Что ж, это и к лучшему.

— Да, конечно, — согласилась Мила. — А куда мы едем? — вдруг осмотрелась она.

— Катаемся, — сказал я.

— А почему за городом?

— Я тебе хочу кое-что показать.

— Интересно, — проговорила она, но без особого энтузиазма. — А это далеко?

— Нет, совсем близко.

Я сам понял, куда мы едем, лишь по дороге.

У меня имелось заветное место, о котором было известно одному мне. Я никому о нем не говорил.

Я даже не понимал, зачем я это делал, но за последние несколько лет я построил собственный дом в лесу.

Дом, конечно, громко сказано. Так — домик. Я гордился не столько им, сколько до крайности удачно выбранным местом.

Насколько я мог судить, в этот домик ступала нога лишь одного человека — меня самого.

Сегодня в него ступит нога еще одного…

Только теперь я осознал, что делал это все для нее, для Милы. Я строил этот дом, как будто повинуясь чьей-то чужой воле. На самом деле я отлично знал, что именно делаю, но знал подсознательно.

Впрочем, сознательно я не особо об этом и задумывался. Просто ехал в выходной день в свое заветное место — и обустраивал его. Считал, может, что это мое хобби, как сейчас говорят…

«Миле там понравится, — убеждал я себя. — Настоящий рай в шалаше. О таком можно только мечтать…»

Раньше я добирался сюда на автобусе. Выходил на Дубровке и несколько километров шел пешком. Сегодня получилось сэкономить время.

Я притормозил на обочине.

— Все, мы приехали? — удивилась Мила.

Она, видно, думала, что у меня собственная дача.

— Приехали, но надо еще пройтись пешком, — сказал я.

Милу одолевали сомнения:

— А это обязательно?

— Ну да, раз мы приехали, — как можно спокойнее ответил я.

— Ладно, — вздохнула она и вышла из машины.

12

Роман

Роман сидел напротив следователя и угрюмо смотрел на него.

— Так зачем вы это сделали? — повторил следователь свой вопрос. Роман не реагировал. — Гражданин Воронов, — поморщился милиционер. — Вы же действуете себе во вред. Лучше расскажите все как было.

Роман хмыкнул:

— Сейчас вы скажете, что признание облегчит мою участь?

— Так и есть, — подтвердил следователь.

Роман прикидывал в уме: «Допустим, мне дадут пятнадцать суток. Это еще ничего. Я не выбьюсь из графика. Главное, чтобы у меня не отобрали постановку… Надеюсь, Сурин на это не пойдет».

— Вы понимаете, — продолжал следователь, — что вам грозит наказание в виде лишения свободы сроком до шести месяцев?

Роман вздрогнул:

— Как шесть месяцев? За что? Я думал, за такое дают от силы пятнадцать суток.

— Заблуждаетесь, — самодовольно ухмыльнулся следователь. — Пятнадцать суток у нас дают за оскорбление или мелкое хулиганство. Вы же нанесли побои. Это гораздо серьезнее.

— Полгода… — пробормотал побледневший Роман. — Нет, это невозможно… Немыслимо… Мне нельзя на полгода, никак нельзя…

— Однако если у вас есть смягчающие обстоятельства, срок может быть существенно снижен. Поэтому я и призываю вас к благоразумию, гражданин Воронов, и спрашиваю в последний раз: за что вы нанесли побои товарищу Кусикову.

— Я даже не знал, что он Кусиков, — хмыкнул Роман.

— Стало быть, вы близко не знали пострадавшего? Что же все-таки произошло?

Роман усиленно размышлял о том, как бы выкрутиться, что бы такое убедительное соврать… Но, как назло, никакого объяснения в голову не приходило.

— Хорошо, — сказал тем временем следователь, — я вам помогу. Не связаны ли эти побои с исчезновением вашей дочери?

Роман вздрогнул, у него невольно вырвалось:

— Откуда вы знаете?

— Вы же в милиции, гражданин Воронов, — напомнил следователь. — Вы же сами сюда обращались по поводу дочери.

— Да, но не к вам…

— Милиция — единое целое, — веско изрек следователь.

— Но с чего вы взяли, что этот ваш Кусиков имеет какое-то отношение?..

— А разве это не так?

Роман не знал, что отвечать.

— Ладно, — великодушно подытожил следователь, — не хотите проявлять откровенность, я сам вам ее продемонстрирую. Подам, так сказать, положительный пример… Так вот, гражданин Воронов, нам известно о вас больше, чем вы, вероятно, подозреваете. Мы даже знаем, что вы обращались к некому Чурилину, занимающемуся незаконной деятельностью — так называемым «частным сыском»…

Роман снова вздрогнул:

— Его зовут Чурилин? Представления не имел… И что, вы с самого начала знали, что я…

— Нет, мы узнали только недавно, — перебил следователь. — Когда этот Чурилин был доставлен в больницу.

— Что с ним? — равнодушно буркнул Роман.

— Очередной приступ, — сказал следователь. Роман посмотрел на него с недоумением. — Видите ли, гражданин Чурилин когда-то, к сожалению, состоял в наших рядах. Да, работал в милиции. Но его пришлось отсюда вытурить, ибо таким здесь не место. Знаете, на чем его поймали?

— На чем же? — спросил Роман.

— На развратных действиях в отношении малолетних, — пояснил следователь, Роман побледнел. — Да, вот теперь-то вы понимаете, кому доверились? Вы поручили искать вашу несовершеннолетнюю дочь человеку, который…

— Он успел отсидеть с тех пор? — перебил Роман.

— Увы, нет, — покачал головой следователь. — Медицинская экспертиза признала его психически нездоровым. У него, представьте себе, маниакально-депрессивный психоз. Периодически накатывает, и его приходится забирать в психиатрическую клинику. Как уверяли врачи, эта болезнь развилась у Чурилина именно во время его работы в милиции… Но нам-то ясно, что он изначально был больным. Мы ведь все здесь до