– Я не гость.

– Да, но я стараюсь относиться к вам именно так. Это позволяет мне сохранить разум. А теперь слушаю ваши пожелания. Сосиски? Мясо по-бургундски? Может быть, что-то еще придет вам в голову?

На ней был розовый с оборочками фартук поверх джинсов и футболки, завязанный большим бантом сзади. Почти вызывающе, словно она знала, что бант старомоден. Но он ему все равно нравился. Она правда невозможно привлекательная. Джинни Локлан. Домашняя богиня. Джинни Макбрайд.

Его жена.

– Поющие пироги, – сказал он. – И я хочу приготовить их.

– Вы серьезно?

– Вы знаете, как их готовить?

– И вы спрашиваете меня, коренную островитянку, знаю ли я, как готовить поющие пироги?

– Извините. Конечно знаете.

– Да, поющие пироги готовила моя бабушка, их признавали самыми лучшими.

– А их рецепт семейная тайна?

– Возможно. – Она призадумалась. – Но можно сказать, что и вы сейчас моя семья.

Что-то в ее словах показалось обнадеживающим. Он даже почти взял фартук. Тоже розовый. Неужели она думает, что он тоже будет ходить с бантиком?

– Вы испачкаете ваш милый свитер.

– Ничего. У меня есть еще.

– Конечно есть. Ой! – Она улыбнулась одной из своих роскошных улыбок. – Служанка грубит хозяину. Слуги должны держать язык за зубами.

– Джинни?

– Да, сэр?

– Научите меня готовить, – попросил он.

Она отдала ему честь и широко улыбнулась.

– Что мне делать?

– То, что скажут, милорд. И ничего больше.

Они приготовили поющие пироги. Либо он прирожденный повар, либо Джинни лучший учитель в мире. Стояла рядом и инструктировала, как растереть масло с мукой, замесить жидкое тесто, нагреть формы на плите, намазать их жиром, поставить первый пирог в духовку. Тот зашипел, громко «завыл», взорвался и поднялся. Аласдер вытащил его из духовки. Дело сделано. Безупречно! Он переложил пирог на блюдо и принялся готовить еще одни, чувствуя себя на десять сантиметров выше.

Сделка на миллион долларов или победа над конкурентом не заставили бы его так радоваться результату.

Когда последний пирог оказался на блюде, Джинни поставила чайник, чашки и масло с джемом на поднос.

– В мою гостиную или в вашу?

Этот вопрос пробудил бы надежду в любом мужчине. Аласдер никогда не бывал в крошечных комнатах Джинни. Он видел их на плане: спальню с маленькой гостиной, специально созданную для домоправительницы. Быть приглашенным. Границы были явно открыты.

Замок великолепен, роскошен, удивителен. Апартаменты Джинни наоборот. Он вошел и заморгал. Куда подевались сочные цвета, драпировки, ковры, антикварная мебель и исторические сокровища Данкернов. Это просто ее дом.

Собаки протиснулись мимо него и направились к камину. Огонь трещал, давая мягкое тепло. Комната была неярко освещена, уютна и полна книг, журналов и разных мелочей: ракушек в треснутых чашах, фотографий в разномастных рамках, керамических собак и пастушек. Неужели кому-то могли нравиться керамические пастушки? Там были старинные часы с кукушкой, мягкая мебель из остатков старой обстановки замка.

Он вспомнил о величественных комнатах наверху, и они вдруг утратили свою привлекательность.

– Ешьте скорее выпечку, а то остынет.

Он съел четыре поющих пирога и выпил две чашки чаю, а Джинни – два пирога и выпила одну чашку чаю. А потом еда закончилась.

Закончилась? Мир замер в ожидании. Что дальше?

А он чувствовал… Она была такая… Джинни. Лучше и не скажешь. Джинни.

Он присел на коврик рядом с ней. Еще одна граница преодолена?

Он не стремился нарушать границу, как никто, знал, насколько они важны, но, может быть, эту можно немного отодвинуть.

– Джинни. – Он взял ее за руку, на которой была надета тяжелая печатка Данкернской династии. – Джинни, мне так хочется поцеловать вас. Но я не настаиваю. Если скажете нет, снова просить не буду.

– Тогда мне стоит сказать да, – откликнулась она мягко, удивительно и чудесно. – Потому что у меня уже нет сил сдерживаться. Мне тоже очень-очень хочется, чтобы ты поцеловал меня.

Она сошла с ума. Она не должна этого делать. Не должна!

Но она делала и не собиралась останавливаться.

Они на ковре перед камином. Он долго смотрел ей в глаза, мир затаил дыхание. И тут он притянул ее к себе и поцеловал.

Ее никто никогда так не целовал. Она нашла свой дом. Свой центр. Свое сердце.

Вся нежность мира сосредоточилась в этом поцелуе, она чувствовала его силу и тепло, в которых так нуждалась. Настоящий мужской поцелуй.

Неужели один поцелуй может так изменить жизнь, дать понять, что до этого момента она и не жила?

Как такое возможно, что один поцелуй подарил ощущение, будто мир вокруг тает, все теряет свое значение, исчезает, остаются только этот мужчина, этот момент, этот поцелуй.

Жар. Сила. Уверенность. «Вот как это бывает», – думала она крошечным кусочком разума, который еще был способен рассуждать в это мгновение. Уверенность?

Дом.

Ей двадцать девять лет. Двадцать восемь лет она выстраивала какие-то отношения. У нее была слабая мать, тиран-отец, муж – винтик в семейном бизнесе, потом еще одни, самовлюбленный, жадный эгоист.

Этот мужчина, наверное, тоже обладает такими качествами, но в его поцелуе нет и намека на них. Она перестала принадлежать себе.

Правда или нет, но сейчас имело значение только то, что Аласдер Макбрайд хочет ее, а она его. Вот так просто. Один мужчина, одна женщина и желание, настолько сильное, что отступать нельзя. Разуму тут места нет. Первобытное, как сама жизнь, желание. Она зашла уже так далеко, что отрезала себе все пути назад.

Так далеко, что нет пути назад? Сумасшествие. Это всего лишь поцелуй. Она может прервать его через секунду.

Но она не собиралась. Поцелуй унес туда, где она никогда не бывала, даже не знала, что может там очутиться. Ее руки добрались до его волос, пальцы скользили по его черной гриве, руки притягивали его ближе и ближе, она погружалась все глубже и глубже. Слышала звуки где-то далеко и думала: «Это я издаю стоны от желания? Какая глупость!»

Может, и глупость, но время задавать вопросы прошло. Если это мгновение единственное, она получит то, что не забудет.

Слабость? Возможно. Глупость? Пассивность? Поступила бы так та, старая Джинни?

Нет. Она чувствовала, что мир вокруг меняется. Это не пассивное подчинение. Он притянул ее к себе, блеск его темных глаз отражался в ее глазах.

– Джинни Макбрайд, могу я отнести мою жену в кровать?