напротив крутой лестницы, ослепительно сияла белая дверь с нужным мне номером. Она походила на ворота в рай.

Я уже давно всё решил. Этот выбор, думаю, будет единственно верным и правильным. Моё пребывание в мире бессмысленно и самонадеянно, я уже очень давно должен был прийти в эту комнату. С её одноместной кроватью, двухстворчатым шкафом, табуреткой, крепкими потолками и люстрой, которую можно с лёгкостью снять.

— Я нас подвёл. — засунуть холодный ключ в замок. Отпереть дверь, войти, осмотреться. Маленькая картина белого паруса в тумане голубого моря висела надо кроватью.

Я снимаю свой галстук. Хороший, дорогой, он представляет человека как нельзя лучше. Крепкая ткань, хорошая длина, идеальный покрой. Я любил этот галстук. Он мне нравился.

Затем я тихо снял люстру и пододвинул табурет. Потом с опаской стал на него, сильно покачиваясь. Голова кружилась от выпивки, хотелось вылить из живота всё, что в нём когда-либо плавало и булькало.

Как же сложно связать петлю. Получается не очень.

* * *

Человек в палате долго спал. Его не выселили, хотя он не заплатил денег: только полученную зарплату лечащий врач отдал за своего пациента.

Человек ворочался, крутился, его тело ужасно болело, а горячка не отпускала ни на секунду.

Когда часы площади пробили двенадцать, больной проснулся. Его сердце учащённо билось, а мысли были далеко.

* * *

Часовая башня ударила по городу. Какая нелепость, будить людей, которым и так вставать в шесть утра, чтобы идти на работу. Хорошо, что мне это не грозит.

Я засунул голову в галстук.

* * *

Человек в палате метался между сном и явью. Ему хотелось встать.

* * *

Мне не хватает кислорода. Мне не хватает абсолютно всего, я духовный и телесный нищий. Жуткая, прорезающая всё и вся ярость сковала горло, табурет упал, носки не достают до пола буквально один сантиметр и беспомощно вытягиваются на всю длину. В глазах стоят слёзы, морда скривилась, тело дёргается и мечтает о спасительном глотке воздуха. Много предложений, один исход.

Гремит взрыв.

Трещины прошли по потолку, идеальный галстук порвался, а я сам свалился на пол без чувств.

Часть 3

Я бежал на фантастической скорости. Человек не может так быстро бегать, это не поддаётся законам физики. Черепица крыш трескалась под моими ногами.

Тёмно-синее небо заполнилось мириадами ярких звёзд. Я умилялся им, но продолжал бежать, не имея возможности остановиться. Мои ноги меня не слушали, я как будто превратился в податливый пластилин и из меня начали лепить разного рода фигурки. Как я ни сопротивлялся, ни сжимал зубы, ни пытался стопорить движение, у меня ничего не выходило.

Крыши домов проходят мимо. Кошки пугаются стремительно спешащего силуэта и разбегаются перед ним в разные стороны. Неспящие писатели, корпящие над листом, не понимают, почему с их потолка посыпался песок, а нагие любовники, стоящие на балконе в обнимку, пугаются моего плаща.

Я нёсся быстрее арбалетной стрелы и у меня не было времени удивляться моим худым рукам с невообразимо маленькими ладошками. Я даже не мог удивиться тонким аристократичным пальцам и своим злобным стонам, смахивающим на женские.

Спустя недолгое время движение остановилось — мой злобный хозяин дал пару секунд, чтобы отдышаться. Крыша городской ратуши нарастала в доброй двадцатке метров от меня, но я не волновался ни капли, словно думал подпрыгнуть до небес. Взял большой разбег, упёрся стопами в кровлю, сжал руки… из них пошли синие огоньки. Вслед за этим с неба посыпались светлячки и меня окружила целая стая мошек. Охрана площади, наверное, слепая или пьяная.

Без счёта и предупреждения, я направился вперёд. Прыгнуть на такую высоту невозможно, но для меня этого слова никогда не существовало в обиходе.

Прыжок, рыжий длинный волос выплывает вперёд ног. Зверская сила в моих мышцах не даёт даже усомниться в исходе предприятия. Стук пяток об крышу ратуши ознаменовал мою победу.

Я понимал, к чему идёт дело, и мне это не нравилось. Я не хотел становиться убийцей, я лишь хотел отомстить отцу и сбежать из города, но у судьбы и хозяина другие планы. Мне пришлось сжать кулачок, напитанный огнём, и с негодованием врезать им по стеклу купола. Треск крыши прозвенел над городской площадью, гигантские куски стекла опали на мраморный белоснежный пол, а я вновь прыгнул, в этот раз с явным намерением ударить по плитам в прыжке… взрывная волна окатила здание, попадали подсвечники, потрескались стены, выбились окна и многие двери.

Толстый потный мужчина выбежал из комнаты и увидел меня. Отчего-то в его глазах застыл ужас.

— Нет… нет, не может быть… нет! — толстяк, явно крупнее меня в тот момент, решил, что бой он никогда не выиграет. С криками и визгами, как у жирной свиньи, он побежал вперёд, зовя стражу.

Словно гончая, я чуял его страх, слышал его неровное биение сердца, понимал, какое количество адреналина выделила его туша, чтобы попытаться скрыться.

Секундное напряжение и я уже парю над залой. Первый попавшийся страж, неожиданно выпрыгнувший из угловой комнаты, лишается возможности двигаться — одним точным ударом я ломаю его ногу пополам. Белая кость вылезает из кожи, коленная чашечка разбивается на осколки. Раненный мужчина орёт, я не обращаю на него никакого внимания и бегу дальше, нагоняя мою добычу.

Двойка воинов с мечами наперевес не успели поднять клинков, как я прижал их к стене парой легких ударов. Их рёбра с лёгкостью сломались, они не могут сдвинуться места, с их оскаленных ртов течёт кровь.

Я бегу дальше, захватив один из их клинков… первого встречного, какого-то клерка, я отталкиваю назад в комнату. Он взлетает, раскидывает ноги в разные стороны и врезается в свой письменный стол, который был в десятке метров от него.

Я сама скорость, я возмездие, я божий клинок, рассекающий неугодных пантеону грешников.

Воин безрассудно рванул ко мне с алебардой — его руки отрублены, кисти схватили копьё намертво, их уже никогда не пришить. Стражник с криками падает. Играет яростная музыка боя, женское завывание, жуткое и невыносимое, пронзает уши. Синие огоньки поедают шторы, в машине бюрократии гремит пожар.

Дамская трель льётся на убогий люд. Они словно попали в сказку, мрачную и тёмную, сказку мира ведьм.

Меч протыкает мочевой пузырь очередного слабого человека, десяток рычащих псов опустил копья и пытается что-то противопоставить божественной силе. Под тонкое, дрожащее пение, которое не сорвётся и не прекратиться, я начинаю кружиться в танце. Век меча и топора, миг крови и рваных ран. Лица разрезаются от губ до