шёлковую пелёнку… холод. Мурашки пробежали по телу, лицо застыло, зубы стали отбивать барабанную дробь. Малышка оказалась чудовищной тварью, её острые клыки размером с мой палец могли прокусить пласт стали или рвать трупное мясо. Страшная, жуткая пасть, и глаза, налитые алой кровью. Ребёнок демонов мирно спал, ожидая пробуждения и конца света.

— Ч-что это значит. — промямлил я и в тревоге оглянулся.

Вокруг плодилась и множилась абсолютная пустота, слишком тёмная, пронизывающая все потаённые уголки. Лишь высокое здание, белое и большое, являлось источником света. Оно было похоже на огромную лампу посреди ещё более колоссального сумрака, пожирающего всё живое.

— Я ничего не понимаю! — яростная грубая злость, первобытная, заставляющая есть сырые куски и точить камни, росла во мне, медленно, но неотвратимо заполняла меня, как пустую амфору из-под вина, одолевала мой усталый разум. — Я не понимаю…

На пороге строения появилась женщина, одетая в свободные, необлегающие ткани.

— Эй! — женщина не развернулась. — Стой! — она побежала. Я рванул за ней.

Ветер звенел в ушах, ступеньки мощного здания постоянно росли и росли, поэтому я не мог добраться до входа и до самой беглянки, и это меня безумно раздражало. На скорости я преодолевал больше пяти ступеней за раз, не заботясь о безопасности ног, но всё равно отставал…

После дикого подъёма, у края лестницы, восходящей к самим небесам, я сумел догнать женщину и даже протянуть руку, чтобы коснуться её плеча. Безумно близкое, хрупкое, с родинкой ближе к спине, оно манило меня, как самый сильный наркотик. Я хотел упиться ей, обнять до визга, рассказать все мои истории, которых уже и не перечесть… но женщина была нематериальна, возможно, она даже и не существовала. Бессмысленно касаться плеча того, кто этого никогда не почувствует. Рука прошла сквозь неё, как сквозь туман. Легкий, почти прозрачный.

— Аннабель!.. — она даже не пыталась расслышать, и смотрела лишь вперёд, на широкое крыльцо.

— Аннабель! — моя мечта, моя цель, моё счастье… безвозвратно утеряно, утекло сквозь пальцы, беззастенчиво и цинично сбежало.

— Аннабель! — я рвал горло, кричал и кричал прямо над её уязвимым ухом, но она, словно став глухой и слепой, была совершенно равнодушна к моим страданиям. Женщина апатично стояла напротив крыльца… напротив первого роддома Ан-Рока, сгоревшего более десяти лет назад. Я помню точную цифру, потому как любил тогда читать газеты — семнадцать лет, как его не стало. Одна из самых тяжёлых трагедий города.

— Аннабель!!! — из её слепых глазниц потекли слёзы.

Я упал к её ногам и зарыдал. Чувство беспомощности проткнуло меня, как сотни пехотных копий, тысячи степных стрел с крюком, напоминающим клюв коршуна. Я чувствовал горькую слабость в самых потаённых уголках моей грешной маленькой души, которая никогда не попадёт в рай и не услышит сладкозвучных серебряных молитв. Жалкий и слабый, опухший от слёз и несчастный от собственных решений, я даже забыл нежное, милое и прекрасное лицо, поэтому оно было размыто. Я помнил лишь предсмертные судороги в больнице и взгляд… куда делись её идеальные глаза и длинные чёрные ресницы?

— Аннабель… Аннабель… — всё вокруг исчезло. Мир потух, как дешёвая лампочка.

Больше не было роддома, была лишь пустота…

Часть 2

— Мистер Браун, вы меня слышите? — ослепительно яркое сияние. Интересно, неужто все проходят через него? Почему ангелам обязательно надо украсть у человека то единственное, что с ним осталось — зрение. Это как отбирать у нищего картёжника колоду. — Мистер Браун? — ко мне резко вернулась память и похмелье. И боль, куда же без неё.

— Стойте, вам нельзя так резко вставать! — знакомый доктор попытался усадить меня на место, но сил его хватало лишь на скромное противодействие, неприятно задерживающее меня. — Вы в больнице, не надо никуда бежать!

— Где Маппи? — ответа не последовало. — Девушка, мне нужна девушка! — я ухватил доктора за грудки и притянул к своей разбитой роже. — Где Маппи?

— Вы про ту милую блондиночку?

— Да, чёрт возьми! — в тот момент мне хотелось убить доктора только за уменьшительно-ласкательное «блондиночку». Как он смеет её так называть? — Что с ней, где она?

— Всё несколько сложно… — я услышал девичий писк. Этого с лихвой хватило, чтобы выкинуть доктора в коридор и оттолкнуть всевозможных прохожих, медсестёр и медбратьев. Не знал, что могу так пользоваться своими габаритами.

Я был настроен крайне решительно. Мне хотелось отыграться хоть на ком-нибудь, взять реванш у нахальной судьбы… но когда я ворвался на крик в 54 палату, мой гонор и неправедный гнев мгновенно иссякли. Всё во мне попритихло до поры до времени и сжалось, как комок чего-то противного и дурно пахнущего.

Девушка лежала в мятой постели, в маленькой палате с ещё более маленьким, чем сама комната, окном. Свет почти не проникал туда, поэтому я мог видеть лишь оттенки её фиолетового лица и одну из рук, ту, что ближе к двери. Интересно, почему она так вскрикнула… добрый посетитель палаты дал девушке зеркало и поднёс прямо к её лицу, вот поэтому.

Еле повернув голову, Маппи увидела меня. На её лице прямым текстом было написано режуще-колющее слово «ОТЧАЯНИЕ». Она выглядела, как что-то неживое, предмет декора, восковая фигура у которой никогда не было и не будет эмоций, мнения, сил идти вперёд и возможности радоваться жизни. Скорее всего эти эмоции просто навсегда пропали, перегорели в золу безразличия, чтобы девушка не сошла с ума. Когда над телом творят ужасные вещи, первое время люди перестают грустить и только вид кого-то знакомого пробуждает в них хоть что-то, как правило, грусть.

Рядом с Маппи стоял высокий усатый франт, тихо бубнящий себе под нос что-то невнятное. Это он дал зеркало. Парень явно не спал, его синяки под глазами достигли критических размеров. Я видел этого усатого ловеласа и раньше, последнее время он часто навещал девушку, жил в её квартире, разгоняя новых ухажёров с неизведанной балладой и гуслями.

— Так значит это и есть тот, ради которого ты выбежала сегодня на улицу? Эка невидаль. — палатный гость присвистнул. — Ты самая настоящая дура, Маппи. Я тебе всегда говорил, что этот алкоголик должен сам решать свои проблемы, не надо носить ему супов и давать отсрочки. — дрожащие женские губы, ничего нового в мире до сих пор не придумали. — Ты представляешь, какой это позор для меня? Девушка Джона Скотта, беременная чужим ублюдком, да ещё и с таким страшным лицом?.. — потёкшая с розовых губ слюна, некому вытереть, она течёт и течёт, попадая на торчащие ключицы и скапливаясь там в небольшое озеро. — Ты должна понять, мой отец и так давал нашей паре поблажки