– Я звукорежиссер, – сообщила Фиби. – Уделишь нам минутку? Угостить тебя выпивкой?

Я согласилась на первое, но отказалась от второго. Мы сидели за маленьким столиком, где Олсены описывали свою студию и рассказывали о планах раскрутки местных инди-артистов.

– Нам очень нравится твоя музыка, – сказал Грант, поправляя очки на носу, – и голос. Лирика. Они уникальны. И очень трогательны.

– Ты словно ребенок Брэнди Карлайл и Адель, – вступила Фиби.

– О нет, – произнесла я, качая головой, – это очень мило с твоей стороны, но…

– Но это правда, – заявила Фиби, выуживая вишенку из своего бокала. – Отличный вокал и эмоциональная лирика. Бомбическая комбинация. – Она откусила вишенку и направила стебель на меня. – Ты же раньше играла в Rapid Confession.

– Это было целую жизнь назад, – ответила я. – И больше я не хочу играть там. Теперь у меня свои дела. У группы свои.

Она обменялась взглядами с братом, а потом Грант произнес:

– Честно говоря, мы хотим помочь тебе заниматься своими делами. Мы заметили, что до концертов ты не продаешь компакт-диски, и не смогли найти ни одного цифрового трека.

– Потому что у меня их нет.

– Мы бы хотели это изменить.

Мы проговорили около часа. Грант и Фиби планировали, как мне записать и выпустить альбом – все песни, которые я играла в клубах. Он мог бы продаваться как в цифровом варианте, так и в виде компакт-диска.

– Давай завтра устроим тебе экскурсию по нашей студии? – предложил Грант в конце разговора и поднял руки вверх. – Или позже на этой неделе? Я не давлю. Никаких обязательств. Просто приезжай и посмотри.

Я вертела в руках пустой стакан из-под минеральной воды. Я никогда не рассматривала свои композиции с точки зрения аудитории. Перспектива записи и последующего их прослушивания до странного пугали меня. Было бы легко отказаться. Легко сказать: «Спасибо, но нет, спасибо, я и так счастлива».

Однако я не была счастлива.

И делать то, чего боишься, возможно, единственный способ почувствовать себя лучше. Мне не нужны были карты таро, чтобы понять это.

– Мне подходит завтра, – сообщила я Гранту и Фиби, – зачем ждать?

Олсены вовсе не лгали. Их студия оказалась крошечной, но в то же время чувствовалось, что здесь работают профи. Она походила на студию, где перед гастролями записывались Rapid Confession, только в миниатюре. Темный прямоугольник без окон, разделенный стеклом на два помещения. В зоне записи едва ли хватило бы места для группы, но она вполне могла вместить одну цыпочку на табуретке с гитарой. По другую сторону стекла половину пространства занимал звуковой пульт – огромное количество ручек, кнопок, ползунков и других штук, о предназначении которых я понятия не имела.

Почти все стены студии пестрели от плакатов инди-шоу и групп, в то время как пенистый темно-серый материал, похожий на внутренности коробок с яйцами, покрывал стены в отсеке для записи. Помещение насквозь пропахло ладаном. Атмосфера в этом месте сразу же мне понравилась.

Грант потер затылок и мрачно посмотрел на сестру.

– Я знаю, что здесь тесно, и все время говорю Фиби, чтобы она не увлекалась благовониями…

– Начни пользоваться дезодорантом, и я подумаю об этом, – отрезала Фиби.

– Я пользуюсь дезодорантом. Господи, зачем говорить нечто подобное в присутствии потенциального клиента?

Они вполголоса препирались друг с другом, пока я не отстегнула гитарный футляр и не бросила его на пол. Тогда они перестали спорить и уставились на меня.

– Итак, – поинтересовалась я, глубоко вздохнув, – когда начинаем?

После возвращения домой я свернулась вокруг шара-вселенной и рассказала Джоне о всех своих новостях.

– Может быть, это пойдет мне на пользу, – рассуждала я. Обычно во время таких бесед я держала в руке бокал. Теперь вместо этого я крепче сжимала подарок Джоны. – А может, и нет. Видишь ли, эти песни… Я никогда не слышала их со стороны. А что, если это будет слишком больно и тяжело?

Это уже стало слишком тяжело.

Я вытерла слезы.

– Тедди водил меня посмотреть на твою инсталляцию, когда я была в Вегасе. Она прекрасна, Джона. Твое наследие. Но помнишь, что ты сказал в своем письме? Что наша любовь тоже твое наследие?

Слезы уже текли ручьем, но каким-то образом улыбка растянула мои губы.

– Эти песни – наше наследие. Они – это мы. Любовь. Ты и я. И я думаю, что должна поделиться ими. Что думаешь?

Мне понравилась эта идея. Казалось, это правильно. Может, вместо того чтобы концерт за концертом рассеивать эти песни в дымном воздухе клубов, я должна записать альбом, увековечивая их. Возможно, таким образом я смогу отпустить Джону.

Я вздохнула и положила голову рядом с шаром. Мои воспаленные веки отяжелели, пока я наблюдала, как пылающие звезды кружатся внутри планеты. Скользнув в сумеречное пространство между сном и явью я почувствовала, что Джона рядом со мной.

И он улыбался.

Через три недели альбом был почти готов. Я до сих пор не слышала, как звучит все вместе, потому что сначала записывала гитарный трек, а потом вокал. Для меня проигрывались только кусочки и фрагменты.

А еще я не представляла, какое влияние это окажет на музыкальный мир, несмотря на то, что Грант и Фиби пребывали в состоянии постоянного возбуждения. Они раз за разом уверяли, что меня ждет огромный успех.

– Даже если песня будет стоить девяносто девять центов, за альбом мы заработаем неплохую сумму, главное, чтобы там был хит, – сказал Грант, и его глаза блестели за стеклами очков.

«А еще в таком случае покупается много выпивки», – подумала я. Отголосок моего прошлого в Rapid Confession. Этот опыт продемонстрировал мне, что успех не обязательно сопровождается только хорошим.

Мы закончили альбом в четверг вечером. Вернувшись домой, я сменила «рабочую» одежду: драные джинсы и футболку на более красивые брюки и блузку для выступления в Le Chacal. Мобильный зажужжал от сообщения Тео.

Ты не спишь?

Ответ я напечатала очень быстро.

Ты же понимаешь, что это всемирно известный код, намекающий на секс, да?

Он ответил буквально через секунду.

Извращенка. Это всего лишь невинный вопрос о том, не спишь ли ты.

В тебе нет ничего невинного, Тедди. Сейчас только восемь вечера, и ты прекрасно знаешь, что мне еще далеко до сна. Что случилось?