Шрифт:
Интервал:
Закладка:
На дворе стоял конец 80-х годов, и всё кругом уже летело к чертям собачьим, казалось, что страна, в которой родились, выросли и ныне жили Володя с Верой, загибается окончательно. Из оборонного «ящика», в котором Володя работал, увольнялись добровольно пачками сотрудники с золотыми мозгами: одни убегали в новообразованные коммерческие структуры за большими по тем временам деньгами, другие отваливали за бугор кто в Европу, кто в Канаду любыми доступными способами. В «ящике» ещё платили зарплату, но она превратилась в гулькин носок, и Володя тогда принял предложение бывшего сокурсника, уже прижившегося в Канаде и даже по своей физтеховской специальности, перебраться всей семьёй в эту самую Канаду, и тут — бабах! Андрей…Ни о каком отъезде теперь даже речи быть не могло, надо было вытаскивать сына, причём вытаскивать здесь и немедля.
Однажды на улице, в центре Москвы, Володя увидел: парень лет 17 навстречу шёл, вернее, продвигался, как будто сквозь некую плотную массу. Стильная рубашка его была полностью распахнута, светлые джинсы были не застёгнуты и уже совсем сползли на бёдра, видно было, что и исподние белоснежные плавки под ними тоже сползают вместе с джинсами, но парень ничего этого не замечал, он тупо, медленно и невнятно, оступаясь то в одну, то в другую сторону двигался, как двигаются зомби в фильмах. Но пьяным он вовсе не был. Веки его были полуприкрыты, руки болтались, как плети, вряд ли он знал, соображал, куда идёт, да и вообще, видимо, находился в другом измерении. Значит, так же — и Андрей?!
Володя с Верой не могли знать, что именно на эти годы пришёлся небывалый расцвет наркомании, это стало куражом среди не просто молодых, но совсем ещё зелёных юнцов и девчонок, а примеры им демонстрировала собой вся попса, причём не только импортная, но и родная.
Это было такое жуткое чувство, которому нет названия, которое сковывает, парализует в полной, кромешной тьме незнакомого пространства, когда в чёрной-пречёрной комнате совершенно неведомы, неопределимы ни объем, ни границы пространства, когда жуть пронизывает насквозь, до ледяного озноба — от неизвестности и абсолютной невозможности увидеть и понять, пустота ли кругом или смертельные невидимые ловушки, жуткие капканы и внезапные резкие обрывы в никуда, в пропасть, это жуть от боязни наткнуться слепыми, тыкающимися наощупь, шарящими наобум руками на что-то нечеловеческое, жуткое…Вот в такой жуткой чёрной-пречёрной комнате оказались теперь Володя с Верой. Им было страшно, но выбора не было, и они двигались, наощупь шаря руками в кромешной тьме, не зная, на что они могут наткнуться в следующий миг…
Было не до аналитических рассуждений, надо было вырвать любой ценой из мрака наркоты своего сына. Но не было тогда ещё у них и в помине, как и у всех прочих простых граждан, никакого персонального компьютера, были тогда компы в кабинетах начальников, правда, по нынешним понятиям, достаточно кондовые…Не было тогда ещё и огромного месива соцсетей, в которых можно было бы, как нынче, прошерстить инфу по конкретной теме, можно было бы вычленить из потока перехлёстывающих через край матершинных эмоций, выплесков наркодуш некий список лечебниц, наковырять хотя бы по минимуму инфу на врачей и условия содержания в нарколечебницах, чтобы наконец выбрать ту единственную, которая показалась бы самой правильной даже без чётких критериев. Но не было тогда ни черта, не было, не было, не было!!! Более того, вся информация о наркомании умышленно замалчивалась, была закрыта для граждан во всём объёме, а доступна была лишь соответствующим органам МВД.
И нельзя ждать неведомо чего, тут не то что каждые сутки, тут каждая минута, секунда приближает к смердящей пропасти. Но вот что Володя точно знал без всяких объяснений, без всякого чтива, так это то, что деление на лёгкие и тяжёлые наркотики — полнейшее фуфло! Он вспомнил, что когда-то (где, когда, кто был автор — не помнил) читал некий рассказ о том, как парень-наркоман понял в какой-то момент, что хочет вырваться из дерьма, но что сам он этот рывок не осилит и попросил какого-то незнакомого старика намертво запереть его на несколько дней в сарае, где не будет никакой возможности прикончить себя, и не выпускать его оттуда, как бы он ни орал, как бы ни просил, как бы ни скулил, как бы ни бился башкой о стены и дверь…и лишь по утрам в маленькую дыру в двери просовывать ему миску с водой. И старик согласился. Просто так. Там было очень подробно описано, как несколько дней этот парень дико колотился в сокрушающей весь организм ломке, сначала поносил старика последними словами, потом искал способы убить себя, не нашёл, потом тихо скулил под запертой дверью и плакал и умолял старика достать ему хоть каплю хоть какой дозы, но старик оказался кремень, и лишь через неделю открыл дверь сарая, когда парень лежал там как будто мёртвый, однако дышал, не мог ни двигаться, ни говорить, ни вообще хоть какие-то движения совершать, и старик его потом выходил. А парень — вырвался, навсегда. Неважно, что Володя не помнил ни автора, ни названия рассказа, важно, что внезапно вспомнив это, он чётко-чётко понял: любую жалость к сыну — прочь! Он хочет вырвать сына — значит, тут нет места никакой жалости, и ко всем чертям внутренний голос, который начнёт пищать о нечеловеческой жестокости к своему же ребёнку, всю эту херню — прочь! И если бы у него был такой сарай в глухомани, где ни единый человек не объявится, он бы ни секунды не задумавшись, отвёз бы туда Андрея и сделал бы так, как сделал тот старик с парнем. Не было такой возможности, не было такого сарая в совершенно безлюдном месте…
Ах, да, вроде бы как-то где-то (как и где их искать?) появились некие общества анонимных наркоманов (как и алкоголиков), но были ли они действенны? Ещё вроде бы каким-то наркоманам помогали оторваться от зависимости в каких-то монастырях, но в каких, как