Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Воспитанные при «совке» в крепких принципах безбожия и настоящей чести, Володя и Вера точно знали, что не станут искать никакой помощи ни у школы, ни у милиции, что спасать сына они должны только сами, забыв и отринув на это время все бытовые тяготы жизни, забыв себя полностью, не жалея себя ни в чём.
И ещё Володя точно знал, что будь он верующим человеком, он бы и тогда был уверен, что полагаться на веру и уповать на молитвы можно лишь тогда, когда принимаешь жёсткое решение и потом так же жёстко это решение пробиваешь, не щадя себя ни в чём ни единой секунды. Где-то в глубине его памяти вспыхнул однажды кусок фразы без контекста, совершенно эпизодично и случайно уловленный им в каком-то интервью Майи Плисейкой, и Володя помнил, как поразили тогда его эти вырванные из текста слова: «Не смиряйтесь, до самого конца не смиряйтесь! Характер — это и есть судьба», но тогда он не знал им цены, теперь — знал.
Может быть, и хорошо, что они не ведали, как всё началось…да, хорошо, что они этого не знали. А началось так. В тот зимний день в конце марта, после школы, Андрей и два его закадычнейших друга (всем им было тогда по 12 лет!!!) Миха и Лёха, его одноклассники, с совершенно конкретной целью пошли в один из старых четырёхэтажных домов, которые шли под снос и в которых жильцов уже не осталось, но в которых какое только отребье не гужевалось: все пустые квартиры были нараспашку, а то и вовсе без дверей, а то что давно отключены и вода, и электричество, и газ — да плевать! Ещё днём во время перемены, в захламлённом углу за школой кто-то из вожаков дал Лёхе просто так, халявно, уже закачанный какой-то жидкостью, якобы с герычем, шприц с иглой и сказал, что этого пока что, по первости, хватит на троих и что это оооочень круто забирает!..О-о-о-о-о!!!!!!…Не пожалеете, ребятки, потом просить будете! А денег сейчас никаких не надо, потом как-нибудь отработаете. Это лишь много позже Андрей понял, что кто б им, щенкам, по первости дал бы чистый герыч? Была там, в шприце какая-то дрянь, а чтобы сосунков «подсадить», была, может, крупица герыча туда добавлена, а уж с каким дерьмом эта крупица была смешана — кто ж скажет…. В том доме под снос, куда они зашли после уроков в свой первый день в преддверии новой, яркой жизни, было навалом опустошённых, покинутых квартир, в которых старые двери либо были распахнуты настежь, либо этих дверей не было вовсе. Ни один из них троих до сего времени ни разу ни «колёс» не глотнул, ни травки не покурил, вообще ничем пока ещё не побаловался, а тут сам вожак их стаи аж целый шприц им даёт герыча, как он им сказал, чтобы они настоящую радость жизни вкусили, да ещё на халяву! Это была для них огромная честь. Они втроём, в каком-то искусственно наэлектризованном состоянии экзальтации, радостного возбуждения от предстоящей сумасшедшей, ликующей новизны взмывающих ввысь ощущений, зашли в первый же попавшийся подъезд брошенного, распахнутого всеми дверьми настежь дома, поднялись на верхний, 4-й этаж и зашли в одну из трёх заброшенных квартир. Нервно походили по ней, заглядывая во все закоулки, ёрничая, распаляя самих себя, остря по поводу бывших здесь когда-то жильцов, они наконец пристроились на широком подоконнике бывшей кухни, и тогда Лёха достал вожделенный шприц. Они уже знали, как и что надо делать, так что нашли и толстую грязную верёвку для перетяжки руки выше локтя, резинового жгута взять пока что было негде. Начинался праздник жизни, и пошли на хер все эти родители со своими нудными нотациями, учителя со своими указаниями, а уж инспекторши детской комнаты милиции — и подавно! Теперь им ничего не будет страшно! Первым ширнулся Лёха…и очень быстро «поплыл», как-то весь обмяк, что было несколько страшновато, но Андрей выхватил у него шприц, сорвал с его предплечья верёвку и, уже перетянув себе руку, быстро, не раздумывая, всадил дозу себе в вену, которая выпукло набухла…Дальше он не помнил точно, что происходило, он как будто стал проваливаться в глубокую яму, но никак не мог выбраться, потому что не мог пошевелиться и ему казалось, что яма переворачивается, при этом ничего и никого вокруг себя он вообще не видел. Лишь позже Андрей узнал, что Миха, увидев двух своих приятелей и то, что с ними сразу же начало твориться, так «навалил в штаны», что забыл обо всём на свете и во весь дух понёсся прочь из этой заброшенной квартиры, из этого дома…
Это уже взрослый Андрей знал, что из них троих один лишь Мишка не только не стал наркоманом, но и вообще ни разу ни одной дури не попробовал — так ему в 12 отроческих лет хватило лишь первого и единственного зрелища ширнувшихся впервые Лёхи и Андрея, именно то, что Миха тогда «навалил в штаны» и спасло его. А ведь Мишка был единственным сыном у матери-одиночки, отец его умер от какой-то болезни, и матери его приходилось очень туго в те годы тянуть сына, она и срывалась часто на нём, то есть, были у Мишки все поводы улепетнуть от реальности, хотя бы и ширевом, а он — спасовал, тогда не знал, от чего спасся. У другого друга, Лёхи, были вполне себе благополучные родители, совсем не алкаши, не садисты, не изверги, и была ещё младшая сестра, но родители эти, когда уже всё поняли про Лёху, позже не смогли его вытянуть, хотя пытались изо всех своих сил, в лечебницы его разные запихивали, но он оттуда выходил и — всё начинал сначала, а того, что сделал его, Андреев, отец для того, чтобы вытянуть Андрея, Лёхин отец не сделал. Лёха помер в 18 или 19 лет, за 6 лет превратившись в полутруп, бесчувственный скелет с почерневшими руками и ступнями, едва-едва передвигавшийся и практически уже лишённый человеческого разума.
Но тогда, когда Андрею в апреле стукнуло 13 лет, родители уже всё поняли про него и не закатывали скандалов по поводу ворованных им денег и ценных вещей, потому что поняли, что не орать здесь
