подобрал! И ты не хочешь трахаться? Когда ты работала, тебя трахали все! А сейчас ты не можешь удовлетворить меня одного?! Лгунья! Что за отмазки от секса! Даже если ты не хочешь, ты мне должна!

Если я не соглашалась предоставить своё тело здесь и сейчас, то я уже знала: меня ожидает порция тумаков, прежде чем он безнаказанно получит своё.

Когда он не прикасался ко мне из-за усталости на работе, перерывы среди бесконечной череды насилия были для меня как глоток воздуха, но после роздыха я вместе с телесными наказаниями предварительно получала ведро с помоями в виде унизительнейших оскорблений, которые только способна выслушать девушка в свой адрес.

Исковерканной реальностью для меня стало всё происходящее вокруг. Я начала искренне верить, что заслужила именно такое отношение к себе, плохой и проблемной, а человек старается помочь мне. Насилие из детства переросло в тяжелейшую форму насилия во взрослой жизни.

Но именно это насилие стало помощником и постепенно освобождало меня от моей собственной боли. Я это поняла не сразу. Протест насилию начал формироваться пропорционально частоте и масштабности самого насилия.

Припарковалась

Меня удивляла собственная двоякость, которую я в себе открыла. Лжесемейное гнилое уродство не показывало своё лицо окружающему миру, улыбаясь, болтая без умолку или играя в молчуна, когда это было нужно обстановке, целиком подстраиваясь под условия обстоятельств. Со стороны наша пара выглядела полноценно. Я искала причину лицемерной гибкости, суть постановки спектакля, но ответа не находила. Вызванные клубком страхов замалчивание и невозможность понять истинность своих поступков и своего поведения навели на меня слепоту, мешавшую увидеть разгадку. Я вкушала спёртый запах разложения, от которого сначала испытывала отвращение, вызывавшее рвотный рефлекс, а со временем выработала привычку дышать смрадом.

Я научилась ловко надевать маски, чтобы никто из окружающих никогда не узнал о постыднейших вещах, которые происходили в моей жизни.

Это была моя квартира, мой двор и мой город, но не моя жизнь.

Единственным из моего прошлого, что осталось не тронутым его руками, были кошки и шопинг. Он никогда не запрещал мне самой выбирать одежду, потому что я, имея природный вкус, всегда одевалась оригинально и к месту, с моим видением прекрасного было сложно поспорить. Кошек он не трогал, потому что чувствовал: их в обиду я не дам.

Как-то раз, вернувшись из магазина с очередной партией будущих лохмотьев, ожидая, но не получая от покупок настоящего удовольствия и радости, что уже вошло в привычку, я припарковала машину на первом попавшемся свободном месте. Сиестами для парковки у дома было туго, их всегда не хватало. Я была относительно новым жильцом и не знала, что у нас во дворе существуют неписаные правила для владельцев железных коней.

Я и Костя были дома, когда зазвенела моя сигнализация на брелоке от автомобиля. Выйдя во двор, мы столкнулись с носителем хамства, стоявшим около машины. Сосед в достаточно грубой форме начал объяснять мне, что он распоряжается местами для машин на придомовой территории и мой автомобиль будет стоять лишь там, где он разрешит мне его поставить. Бороться против домашнего насилия я не имела сил, но от отстаивания своих прав во внешней среде не отступила. Я возмутилась самоуправству и несправедливости.

Всё это время Костя стоял рядом со мной, как славянский шкаф. Предмет интерьера не вымолвил ни слова даже тогда, когда в мой адрес полетели бранные слова.

– Шлюха!

За свою короткую жизнь я уже второй раз слышала, как это слово летит в меня. «Оно что, самое ходовое у маргинальных субъектов?» – промелькнуло у меня в голове.

Сосед был не в курсе моей прошлой деятельности, кидая в мой адрес это словечко; он всего-навсего был быдлом, не умеющим аргументировано подбирать выражения.

– Моя машина будет стоять там, где будут свободные места! И точка!

Сосед оказался смекалистым и прозорливым представителем гопоты, понимая, что меня не запугать угрозами. Он протянул безмолвному шифоньеру руку для пожатия, тот, недолго думая, протянул свою руку в ответ. Костя чётко дал мне понять, что я для него – пустое место, только теперь это было публично.

Замедленной съёмкой перед моим носом соприкоснулось то, чего не должно было произойти. Я резко развернулась и быстрыми шагами пошла домой, не оглядываясь. В квартиру я вбежала, будучи вся в слезах. Я в первый раз увидела его трусость перед миром. По сравнению с дегенеративным поведением соседа Костя выглядел большим ничтожеством.

Я неистовствовала, крича и выгоняя его вон, когда он почти сразу оказался в квартире вслед за мной. Я давно не помнила себя в таком диком и сумасбродном состоянии. Он видел, что я на грани, но не начал меня поколачивать, – наверное, потому, что мне было всё равно, начнёт он меня бить или нет, – наверное, потому, что это был именно тот момент, когда можно было что-то изменить.

Я жестоко наступила себе на горло второй раз в наших отношениях, когда немного поуспокоилась. Как прежде, я спускала и прощала насилие; так и в этот раз закрыла глаза на его малодушие смирением, впредь защищая свои интересы по ту сторону дверей в гордом одиночестве.

Не слушая голос разума, я ни в какую не хотела мириться со случившимся. Пытаясь найти оправдание его бесхребетности, чтобы не чувствовать себя той, которая живёт рядом с трусом, я успокаивала себя бредом умалишённой женщины, уговаривая своё сознание поверить в повинность обстоятельств. Виноватыми были жена, отсутствие умения найти вовремя нужные слова и медленная реакция – все, кроме него. Он часто жаловался на бывшую жену, периодически сравнивая меня с ней не в пользу нас обеих, со временем внушив мне, что все женщины – низшие существа, которые безропотно обязаны следовать указаниям своих господ в виде мужчин.

При всём безумстве, которое я, стоя на коленях, впустила в свою жизнь, я слепо продолжала верить, что когда-нибудь он перестанет меня бить и отрастит атрофированные части тела; и тогда, мол, начнётся киношная слащавая сказка, которую я выстрадала.

Заблудившись в мрачных катакомбах, сырых и вонючих, упорно идя вперёд и путаясь всё дальше, я выдумала для себя альтернативную реальность, предложенную им.

В детстве я любила читать книги о мифах Древней Греции и Древнего Рима. Мифы бывают хорошие и не очень, а бывают жуткие, кровавые, с кишками наружу или повреждённой печенью. Я придумала свой миф. Я стала прокажённой, верующей лишь в своего Господина. Он хороший, умный и точно знающий, что нужно безмозглой недальновидной девице, блуднице, раздававшей своё тело направо и налево. Он