«Сколько же их всего?» – ошеломленно подумал Джон. Пятьдесят? Шестьдесят? Надо же! А он и не знал.

Все смотрели на него. Некоторые улыбались, но осторожно. Он не был покойным герцогом, который привечал их в своем доме, но и не выгнал их, так что теперь они начали постепенно доверять ему.

Какое-то время он колебался, думая, как начать говорить о том, что у него на уме, но потом увидел устремленные на него глаза Джины, которая улыбалась так, словно верила, что он поступает правильно, и вдруг сами собой пришли нужные слова.

– Приятно видеть всех моих друзей вместе и знать, что вас у меня так много.

Толпа тут же зашевелилась. Он считал их друзьями. Он так и сказал. Все заулыбались, но не ему, а друг другу, делясь радостью. Молодой герцог назвал их друзьями.

Джон жестом пригласил их подойти поближе, и те осторожно сгрудились вокруг него.

– Я не знаю, чем закончится сегодняшний вечер, – сказал он им. – Нам может повезти, и мы соберем денег, чтобы вернуть замку былое величие. Если это случится, в том будет ваша заслуга, не моя. Вы все славно потрудились ради того, чтобы моя семья могла продолжать жить здесь и чтобы этот дом сохранился. Без вас это было бы невозможно. – Он ненадолго замолчал. – Если мы получим меньше, чем нужно… – Все, кто был в галерее, смотрели на него выжидающе и доверчиво. – Если мы получим меньше, я обещаю, мы что-нибудь придумаем и останемся здесь. Это ваш дом, так же, как и мой. Вы создали его своим трудом, который вложили в него, своей любовью. Любой из вас может оставаться здесь сколько хочет. Даю слово.

Сперва толпа ахнула. А потом галерея огласилась радостными криками, все бросились обниматься и целоваться. Почти у всех по щекам потекли слезы.

Джон с изумлением наблюдал за их ликованием. Он, конечно, понимал, что они обрадуются, но сейчас, поняв, каким глубоким было их отчаяние, оторопел. Они так любили этот замок, так боялись с ним расстаться, а он до сих пор этого не понимал.

Его вдруг охватило ощущение облегчения, смешанного с ужасом. Так, наверное, чувствует себя человек, который едва не искалечил ребенка. Он был настолько слеп, что чуть было не сотворил большую беду, но какая-то сила отвратила его от этого.

Потом он увидел Джину. Она тоже плакала, хотя из-за чего, ему было непонятно. Но, как ни странно, такого счастливого выражения лица у нее он еще не видел никогда. Она раскинула руки перед Фараоном, и тот изо всех сил прижал ее к груди. Близнецы, Джеремайя, Харри – всем хотелось обнять ее, словно все они знали, что она была на их стороне с самого начала.

И вдруг Джону стало одиноко. Никто не обнимал его.

Конечно, почтение, которое они испытывали к его положению, не позволяло им этого делать.

И все равно ему стало грустно.

Бенедикт тоже весь светился от радости. Он схватил Джона за руку и с силой сжал.

– Какой же ты молодец, старина! Я знал, что ты их не выгонишь.

– Я и сам этого не знал.

– Да брось! Джина… – Бенедикт повернулся и увидел, что Джина стоит рядом с ним. – Правда, чудесно?

– Лучше и быть не могло, – сказала она. Ее глаза сияли. – Джон, я так рада.

– Правда? – спросил он. Ее одобрение было для него важнее всего.

– Конечно! Только подумайте, что с ними стало бы. Им же некуда идти.

– Я не это… Джина…

Но она уже исчезла. Некоторые из «заблудших овец» на радостях пустились в пляс и увлекли ее за собой. Бенедикт бросился за ней, спасая от несдержанного партнера, и сам начал танцевать с ней.

Джон, наблюдая за ними, видел, как они оживленно беседовали, не прекращая танца, и как снова обнялись, как будто их связывала какая-то тайна.

Он отвернулся. Видеть это было невыносимо.

Вдруг ему вспомнился тот день, когда он сошел на берег в Марселе и получил телеграмму о наследстве.

Тогда он сказал Бенедикту, что ищет что-то. Он не знал что, но это должно было быть что-то новое, незнакомое ему, что придало бы смысл этому миру.

Однако, оказавшись связанным титулом, он почувствовал, что никогда не найдет этого.

«Надеяться больше не на что», – сказал тогда он.

И все же, если бы ему хватило ума это понять, «что-то» ждало его, когда он сошел с корабля в Портсмуте и увидел девушку с одухотворенным лицом и живыми, горящими глазами, которая хотела разделить с ним свой дар…

Но ума не хватило, и чудо прошло мимо. Теперь же перед ним предстала правда. Он осознал, что она та самая, единственная женщина для него. Но было поздно.

На этот раз надеяться действительно было не на что.

Но Джон знал, что не имеет права позволять себе предаваться печали. С минуты на минуту ждали первых гостей, и их нужно было встречать. Сперва должны были приехать те, кто добирался издалека, кого нужно будет разместить в замке на ночь.

– Гости вот-вот появятся, – сказал он Фараону.

– Понятно, ваша светлость, – ответил тот, после чего принялся успокаивать и выпроваживать веселящийся люд.

Через несколько минут в галерее остались только Джон, Джина и Бенедикт.

– Мне еще нужно помочь леди Эвелин, – сказала Джина и тоже ушла.

– Джон, – произнес Бенедикт каким-то странным голосом.

– Что, дружище?

– Ничего, просто… Удачи. Я знаю, как для тебя все это важно.

– Ничего важнее со мною еще не происходило, – признался ему друг.

– Дело в том, что… Человек ведь не выбирает, что с ним случится… И как он к этому отнесется.

Джон нахмурился. Непривычные нотки в голосе Бенедикта насторожили его. Но потом он понял, о чем тот говорит, и чело его разгладилось.

– Он не выбирает, когда к нему приходит любовь, верно?

– Да, – облегченно вздохнул Бенедикт. – Любовь может нагрянуть, когда ее меньше всего ждешь… Как гром среди ясного неба.

– Да, я знаю, – пробормотал Джон, а про себя подумал: значит, все-таки это случилось… Бенедикт и Джина… Все произошло у него под носом, а он ничего не предпринял.

Сегодня они объявят о помолвке, а он будет улыбаться и делать вид, что рад за них.

И он уже никогда не будет счастлив.

– Знаешь, – с трудом продолжил Бенедикт, – мой отец всегда меня поучал, что есть вещи поважнее счастья и что быть счастливым за чужой счет не получится. Как ты думаешь?

Джон подобрался. Он обещал Джине, что будет стремиться к лучшему, и сдержит свое обещание, чего бы это ему ни стоило.

– Я думаю, – сказал он, – что в этом мире и так слишком мало счастья, и если оно идет тебе в руки, ты должен принять его. Она любит тебя?

– О да, она сказала, что любит меня так же сильно, как я ее.