– Потому что, если сексуальный аппетит Чипа таков же, как у его отца или любого другого мужчины, это будет важно для него.

Я сморщила нос:

– Пожалуйста, не нужно говорить со мной о сексуальном аппетите Джима Данбара.

– Я лучшая подруга Ивлин вот уже много лет, милая. И я знаю все.

Но я лишь качала головой:

– Нет. Пожалуйста. Нет.

– Хорошие новости состоят в том, – продолжала она, – что если мужчины в твоем положении часто теряют свои сексуальные способности, женщины обычно их сохраняют. Это означает, что даже если ты больше не сможешь ходить – а ты сможешь, я уверена, – ты все равно останешься полноценной партнершей в этом вопросе.

Что было хуже – обсуждать с мамой сексуальный аппетит отца Чипа или мой? Не могу передать словами, насколько мне не хотелось говорить с ней об «этом вопросе». Но мама только набирала обороты.

Она продолжила:

– Ты сможешь рожать детей и все такое прочее. На самом деле, единственная проблема женщин в твоей ситуации состоит в том, чтобы найти того, кто готов…

Она внезапно остановилась.

– Того, кто готов на что?

Но она перевела все свое внимание на сэндвич, заворачивая его в обертку, словно желая сохранить на потом.

– Готов на что?

Она начала объяснять снова, тщательно подбирая слова:

– Уровень женской сексуальности обычно не снижается, но проблема состоит не в их физическом состоянии, а в том, что никто…

Она замолчала, словно не в силах выговорить это.

– Никто больше не хочет их трахать?

Мама закрыла глаза:

– Ты знаешь, как я ненавижу вульгарные выражения.

Если бы в этот момент я могла выйти из комнаты, я бы сделала это.

Но, не имея такой возможности, я лишь откинулась на подушку.

– Это и есть то вдохновляющее сообщение, с которым ты пришла сюда сегодня?

У нее хватило совести немного смутиться. Она сложила свою салфетку и принялась разглаживать ее на коленях.

– Просто я прочитала ту статью и подумала, что тебе полезно ознакомиться с этой информацией.

– Зачем? – спросила я. – Что я должна теперь делать? Стараться еще больше, чтобы произошло чудо? Отрицать все законы человеческой физиологии?

– Я просто пытаюсь тебе помочь, – настаивала мама.

– Запугивая меня?

– Я хочу сказать, что нам нужно прилагать еще больше усилий. Нужно смотреть фактам прямо в глаза. Восстановление организма происходит в первые шесть или восемь недель после катастрофы, а ты уже потратила две из них.

– Ты хочешь сказать, что я лентяйка?

– Я хочу сказать, что ты должна бороться в полную силу.

В сумасшествии моей матери всегда была какая-то искаженная логика. И я уловила ее сейчас. Она не случайно сообщила мне, что я могу всю свою оставшуюся жизнь провести без секса. Она сделала это нарочно. Она попыталась мотивировать меня. Заставить меня сфокусироваться. Пробудить в моей душе протест и нежелание сдаться.

И самое худшее в этом было то, что она достигла своей цели.

Именно так она и мотивировала меня всю мою жизнь – заставляя меня бояться самого плохого сценария. Она пыталась напугать меня и тем самым побудить к действию.

Надеялась ли я, что смогу заставить позвоночник слушаться меня? Конечно, нет. Можно лишь усилием воли преодолеть что-нибудь? Конечно, нет. Можно ли противопоставить решимость невозможному? Нет, нет и нет.

Но какой у меня был выбор? Конечно, она играла не по правилам. Она вела себя как террорист. Но у нее были добрые намерения, и она не ошиблась. Я не хотела провести остаток жизни в инвалидном кресле. Я не хотела отказаться от всего, о чем мечтала. Я не хотела потерять Чипа.

Подождите, разве так обстояло дело? Прежняя я не хотела потерять прежнего Чипа. Но теперь, думая о нем, я не была уверена, что именно теперешняя я чувствует к теперешнему Чипу. Конечно, в свете маминых откровений было не важно, что я чувствую по отношению к нему. Судя по ее словам, если я не удержу его, я вообще останусь без мужчины. Точка.

Это был ее коронный номер. Если немного страха сможет зажечь во мне костер и вдохновить на подвиги, разве это было так плохо?

Мама почувствовала, как я загорелась. Для дамы, с таким невниманием относящейся к чужим чувствам, она была очень наблюдательна. Она положила недоеденный сэндвич обратно в коробку, подошла к кровати и взяла меня за руку.

– Родная, я знаю, что ты пережила шок.

Я ждала.

– Мы все пережили шок.

Я продолжала ждать.

– Даже Чип.

Вот оно!

– Я беспокоюсь о нем. Он, похоже, – она остановилась, подбирая слово, – дрогнул.

– Что значит дрогнул? – спросила я.

– Думаю, он как бы сбился с пути. Его мать говорит, что он все время пьет, возвращается домой под утро, даже не моется.

Чип постоянно принимал душ. Три раза в день.

Мама сжала мою руку.

– Ваши отношения были особенными.

– Согласна.

– Разве ты не хочешь вернуть их?

– А разве они для меня потеряны?

– Нет, – с силой сказала она. – Конечно, нет. Но… он навещает тебя?

– Редко, – сказала я.

Вообще не навещает.

– Я хочу сказать, что пора поправляться и налаживать свою жизнь.

Почему все должно лежать на моих плечах? Почему бы Чипу самому не поправиться и не начать навещать меня?

– Под «поправляться» ты подразумеваешь «снова начать ходить»?

Она сделала вид, будто эта идея даже не приходила ей в голову.

– Ну, разве это было бы не чудесно? Разве не стоит за это побороться?

Стоит побороться? У меня глаза чуть не вылезли из орбит. Что, по ее мнению, я здесь делала? Играла в компьютерные игры и пила пиво? Я боролась. Каждое утро, проснувшись и вспомнив о том, во что превратилась моя жизнь, я боролась. С каждым вдохом я боролась. Каждую секунду каждого дня я боролась.

Я сделала медленный вдох и задержала дыхание. А потом сказала:

– Я сейчас просто рада тому, что могу самостоятельно покакать.

Глаза мамы расширились, но, прежде чем она успела мне ответить, в дверь постучали.

– Войдите! – хором сказали мы с мамой, продолжая смотреть друг другу в глаза.

Дверь распахнулась, и на пороге с безумным видом появилась Китти.

Мама не видела Китти три года. Не видела ни ее торчавших во все стороны светлых волос, ни татуировок, ни пирсинга. Я даже не уверена, что она сразу узнала ее.