– Это могло быть твое лицо, – сказала Кит, дотронувшись до моего плеча. – Тебе повезло.

Повезло. Снова.

– Мне все без конца говорят об этом, – сказала я.

В тот вечер мы так и не посмотрели «Бриолин». Мне хватило стрижки и всего, что последовало за ней. Я позволила Китти включить компьютер, чтобы я могла проверить почту, но я быстро выключила его, когда увидела, что Чип опубликовал на Фейсбуке мою фотографию, сделанную им, когда я все еще находилась в реанимации и выглядела просто ужасно, и попросил всех молиться обо мне.

«После трагического события моя возлюбленная борется за жизнь в блоке интенсивной терапии».

– Трагического события? – с негодованием спросила Кит, когда я показала ей эту подпись. – Это он сам был трагическим событием в твоей жизни!

Он поместил фотографию на своей стене, на новостной ленте и в одной из газет.

Понятно, что многие люди стали переживать за меня. И с каждым размещенным комментарием Фейсбук присылал мне оповещение на почту, так что почтовый ящик оказался переполненным. Люди «молились» обо мне, посылали мне сердечки, поцелуи и изображения ангелов. Они писали о том, какая я замечательная, и всячески подбадривали меня. Но количество писем – больше сотни – показалось мне угнетающим.

Я внимательно вглядывалась в фотографию, пораженная тем, что Чип поступил так безумно и опубликовал ее. Я обычно не хотела смотреть даже на чужой педикюр, не говоря уже об обезображенных жертвах несчастных случаев, опутанных проводами, покрытых синяками и явно испытывающих жестокие страдания. О чем он думал? Что пытался доказать? Разве бы я допустила, будь моя воля, чтобы фотографию, на которой я выглядела куском сырого мяса, обнародовали и все могли глазеть на нее? Я сама едва набралась смелости посмотреть на себя в зеркале и, очевидно, была последней, кто увидел это. Мой бывший парень даже прислал мне картинку с щенками и котятами, которые облизывали друг друга.

Очевидно, именно так Нейл Путман и «Симтекс» узнали о моей истории. Похоже, о ней знал уже весь чертов город.

– Я больше никогда не стану заходить на Фейсбук, – сказала я.

– Правильно, – согласилась Кит. – Фейсбук – это место для наших бабушек. Просто заходи ко мне на Инстаграм.

Позже, когда мы уже умолкли и Кит начала тихонько посапывать во сне, мне пришлось разбудить ее.

– Кит! – прошептала я. И когда она не ответила, сказала погромче: – Кит!

Она вздрогнула и села в кровати.

– Отличные новости! – все так же шепотом сообщила я.

– Что?

– Мне нужно в туалет по-большому.

Она слегка наклонилась вперед:

– Это и есть «отличные новости»?

– Помоги мне выбраться из кровати.

– Разве ты не ходила в туалет перед тем, как мы легли?

Я щелкнула пальцами, словно торопя ее:

– Тогда я просто пописала.

Она встала и взяла мою доску.

– Ты же понимаешь, что это значит? – спросила я, переползая с ее помощью на доску.

Кит все еще никак не могла толком проснуться:

– Что это значит?

– Это значит, что я могу ходить в туалет сама.

– А значит ли это, что ты поправляешься? – спросила она.

– По крайней мере, мне не становится хуже.

– Могу я разместить в Инстаграме эту фотографию? – спросила она, когда я уселась на унитаз.

– Еще раз упомянешь Инстаграм – окажешься на первом же самолете, направляющемся в Нью-Йорк.

– Ясно, – сказала она.

Она какое-то время ждала меня около туалета, читая разные заметки в Интернете, чтобы скоротать время.

– Ты знала, что катетер изобрел Бен Франклин в 1752 году, когда его брат страдал от камней в почках?

– Не могу сказать, что знала.

– А ты в курсе, что из мочи можно сделать порох?

– Это может оказаться очень кстати.

– А ты слышала, что 73 процента людей не могут самостоятельно какать при повреждениях позвоночника?

– Это очень грустно.

– Но не для тебя.

– Где ты все это нашла?

– Надо знать места.

Я не спешила. Кит несколько раз намекала, что пора возвращаться в кровать, но торопить происходившее со мной чудо я ни за что не хотела.

На следующий день во время обеда не успела я сообщить маме о своем новообретенном умении ходить в туалет, как она объявила эту тему «неэстетичной» и вернулась к своим переживаниям касательно моих отношений с Чипом.

– Он приходил к тебе? – захотела выяснить она.

Мой сэндвич внезапно стал казаться безвкусным.

– Можем мы не говорить об этом?

– Я читала кое-какие статьи в Интернете, – сообщила мама.

Я взглянула на папу.

– Начинается, – сказал он.

Но мама невозмутимо продолжила:

– И я думаю, что, может быть, он боится видеться с тобой.

– Боится?

– Он боится видеть, какой ты стала. Ты стала воплощением его слабости и глупости.

– Правда?

– А какие еще могут быть объяснения?

– Я не могу сейчас заниматься психоанализом.

Мне и без того было непросто проживать день за днем.

– Но кто-то должен это делать!

– Похоже, ты неплохо с этим справляешься.

Мама положила свой сэндвич на столик. Этот жест означал, что она намерена перейти к делу. Она начала было говорить, но потом осеклась и повернулась к папе:

– Знаешь что, милый? Этот сэндвич мне не нравится.

Папа посмотрел на ее сэндвич.

– Мне неловко просить тебя, но не мог бы ты вернуться и купить мне вместо него салат «Цезарь»?

Папа только что успел откусить первый кусок своего бутерброда. Он какое-то время в замешательстве смотрел то на него, то на маму.

– Ты хочешь, чтобы я опять съездил в магазин?

Мама кивнула и жестом указала на меня:

– В любом случае нам нужно немного посекретничать по-женски.

Папа взглянул на меня. Потом кивнул, встал со стула, держа в одной руке сэндвич, а в другой – парковочный талон, и вышел из палаты.

Когда дверь за ним закрылась, мама придвинулась ко мне и тихо сказала:

– Прошлой ночью я читала статью о сексуальных отношениях после повреждения позвоночника.

– Мама! Зачем?!