– А ты человек нормальный? – спросила она участливо. – Хотя ученые все…

– Ненормальный, – заверил я. – Вернее, не нормальный. Я не оглядываюсь на лохматое прошлое, а с верой и надеждой смотрю в будущее.

– Напыщенно, – завила она.

– Знаю, – ответил я. – А мне насрать, я не подстраиваюсь под мнение вечно гыгыкающего дурака. Хоть их и восемь миллиардов. Не настолько я демократ, хотя вообще-то демократ.

Она умолкла, озадаченная, я ответил чересчур резковато, но в самом деле – достала героизация идиота, который пьет, курит, за здоровьем не следит, что значит – отважный герой, ага, а еще и работать не хочет, что прибавляет ему симпатии от легиона таких же.

– Опять сворачиваем?

– Да, – ответил я, – пока не выйдем в благополучный район… Хотя вон там у дома припаркованы два авто.

– Не смей, – предупредила она.

– Пешком опасно, – пояснил я, – нужно либо пройти два квартала по прямой… или пять по дуге. Что предпочитаешь?

Она буркнула:

– Ладно, сошлюсь на тебя. Нам позволено брать чужие авто лишь в случае крайней необходимости.

– Вот и хорошо, – ответил я бодро. – Все зависит от интерпретации крайности.

Продолжая держать в уме картинку со спутника, оттуда видно и то, что на той стороне дома, я прошел мимо обоих автомобилей, один сразу сам распахнул дверцу, удивив Эсфирь, она по моему жесту села на правое, а я сразу же выкатил со стоянки и погнал на широкую дорогу.

Эсфирь нервно оглядывалась, но никто похищения не узрел, так промчались три квартала, затем я припарковался в переулке, Эсфирь отстегнула ремень и торопливо вышла.

Народ занят делом, то есть бездельем, в Эмиратах работают только понаехавшие, а местные жители либо на государственной службе, либо созерцают красоту и удобства жизни.

– Фатима, – сказал я громко, – не отставай, женщина!

Она прикрыла нижнюю часть лица платком, но прохожие все же обращают внимание на ее идеальную фигуру и крупные блестящие глаза.

Мы пошли дворами по направлению к центру, я некоторое время рыскал по электронному миру, просматривая все записи и восстанавливая следы телефонных разговоров.

Эсфирь спросила резко:

– Заснул?

– Только вздремнул, – сказал я, оправдываясь, и сладко зевнул в подтверждение. – На ходу, так кони спят. И мудрые слоны. А что случилось, женщина?

– Ничего особенного, – ответила она едко, – за исключением того, что нас чуть не убили люди хозяина провинции Эль-Хуфуф.

– Красивое название, – заметил я. – Как Эль-Аламейн.

– А что такое Аламейн?

– Не знаю, – ответил я, – но с этой приставкой «эль» звучит красиво. Не потому, что эль – это как бы пиво, а из разряда красивых таких слов, как алкоголь и алгебра, тоже придуманные арабами в этих краях.

Ее передернуло, как будто я сунул ей за шиворот горсть снега.

– Ты хоть помнишь, что за нами охотятся люди Хиггинса?

Я зевнул натурально и с подвыванием.

– А это точно не случайность?.. Ты же знаешь, вся жизнь возникла благодаря случайности. И мы тоже. Подумать только, триста миллионов сперматозоидов мчались к яйцеклетке! А вдруг какой-то успел бы обогнать моего?.. Вместо меня жил бы другой… До сих пор вздрагиваю. Подумать страшно, у меня был один шанс из трехсот миллионов! Вообще-то я какой-то невиданный счастливчик.

– С другим бы я наверняка поладила лучше, – отрезала она.

– А если бы он стал политиком, – предположил я, – или, прости за бранное слово, артистом… и все равно носил бы мое имя?

– Ты и так артист, – сказала она с отвращением. – Говори, что надумал?

– Надо засветиться, – предложил я. – Пусть погонятся. А там завести погоню в темное место.

– Что за место?

– Это эвфемизм, – пояснил я, – и в этом темном, что не темное, захватить временно живого, спросить, кто послал.

– Хиггинс, – сказала она уверенно. – Не догадываешься?

– Хиггинс, – согласился я. – Но не думаю, что он все еще там, где был.

– Почему нет? У него не дом, а крепость.

Я подумал, кивнул.

– Проверим.

Она посмотрела с подозрением, словно я уже в самом деле все проверил, как на самом деле и есть, ибо пошарить в доме Хиггинса, напичканном электроникой, проще простого, но я больше старался вообще-то отыскать третий атомный заряд, только пока нет даже следов.

Не покидает ощущение, что все три везли вместе, а потом два передали Хиггинсу, а один еще кому-то. Но это случилось то ли на границе с Эмиратами, то ли где-то там в пустыне.

К сожалению, я так расслабился с этой уже общепринятой практикой все помещать в цифровой вид, что уже и не пытаюсь копать глубже, а на самом деле наверняка смогу, если чуточку поднатужиться.

– Как проверишь? – спросила она.

– Возможно, – сказал я, – стоит сперва зайти к Хиггинсу лично. Мне кажется, он перешел черту, так ему и сказать такую истину. Вот удивится!

Она фыркнула.

– Еще бы! Перешел так перешел…

– Бизнес тоже надо вести честно, – сказал я умность. – Ну, в допустимой форме…

– Сравнительно честно?

– Именно.

– «Немножко беременна», – сказала она, – это из той же песни?

Я кивнул, не вникая, что там вякает красивая женщина, ими нужно любоваться, как павлинами, но чтобы слушать павлинов, как и лебедей, нужно быть совершенно глухим.

– Может быть, торговать атомными бомбами – особый шик? Уважения больше, титул короля преступного мира на блюдце…

– Тогда уж оружейного, – уточнила она.

– А почему не преступного?

– Во главе преступного, – пояснила она, – короли наркокартелей.

Я подумал, кивнул:

– Да, верно, на слуху только оружейные бароны. Ни одного графа, тем более герцога. Может, потому Хиггинс и добивается титула строительного короля?..

– У тебя хаотичное мышление, – сказала она обвиняюще. – Ты можешь на чем-то сосредоточиться?

– С трудом, – признался я. – Такая вот у меня разносторонняя натура. Мне бы в творческие работники… Хотя учение и есть самая творческая, но все эти гуманитарии сумели убедить, что именно они занимаются творчеством, и если их обижать, мир рухнет.

– А не рухнет?

– Никто даже не заметит, – ответил я. – Все равно все искусство вот-вот отомрет, как, к примеру, любой спорт.

Она бросила взгляд на экран навигатора, брови приподнялись в изумлении.