Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Почему ты беспрекословно подчиняешься и терпишь все её нападки? – не один раз за прошедшую неделю я видел, как староста помыкает дежурившей Ладой.
– Да ты что, она же из такого рода! И виконтесса! А я еле баронессу получила.
– Чего? Какая виконтесса? – озадачился я, и, сделав в памяти зарубку – посмотреть в интернете, чем славится род Опаловых, продолжил: – Да плевать мне, из какого она рода! А что за титулы? Откуда они?
– Ты серьёзно? Об этом все знают! – недоверчиво уставилась на меня Лада.
Поняв по моему виду, что я не шучу, она рассказала, что в конце августа после урегулирования правовых отношений в родах, между родами и родов с государством и последовавшего за ним указа о создании Первой патронатной гимназии, государыня издала ещё один эдикт об утверждении титулов новой магической аристократии. Указ не подразумевал восстановления старого дворянства, тем более, что вводимые звания были ненаследуемыми. Под новым «титулом» понимались словесные формы именования лица и обращения к нему в соответствии с официально подтверждённым этим лицом рангом оперирования эфирной энергией. А чтобы не забивать голову изобретением новых словечек использовали старые дворянские титулы. Чего они без дела простаивают? И в порядке увеличения личной силы её обладательницы появились: баронесса, виконтесса, графиня, маркиза, княгиня. Был ещё один титул – герцогиня, но на сегодняшний день им никого не удостоили, а оставили, так сказать, на вырост, поскольку магов шестого ранга на сегодняшний день пока нет.
– Так что, милостивый сударь, вы имеете честь общаться с моим благородием баронессой Белой Ладой Витальевной. – в конце своего повествования девушка сделала книксен, немного присев, слегка разведя руками зажатые в пальцах краешки короткой юбки и кокетливо склонив свою головку. – Прошу любит и жаловать. Но лучше любить.
Удовлетворив своё любопытство и пообещав всё, что новоявленная баронесса пожелала услышать от магического простолюдина, я, извинившись перед симпатичным благородием, поспешил в свою холостяцкую берлогу. Оставшееся перед третьей парой время и отсутствие в личной комнате посторонних любопытных глаз давали возможность провести спокойный осмотр искорёженного мною ПИКома.
Прибор оказался почему-то мокрым. И пока я искал материал для протирки, то припомнил, что скользким он стал после выплеснувшейся из меня злости на потерявшую все берега старосту. Поэтому и сжал тогда аппарат посильнее, чтобы нечаянно его не уронить. Ну, или не запулить им в виновницу своего неожиданно вспыхнувшего гнева. Сейчас уже точно не скажу. Хотя обе причины вовсе не исключают друг друга.
Пока руки избавлялись от лишней влаги на аппарате, незанятая голова размышляла над довольно странной реакцией моего организма на хоть и сильную, но совсем недолгую вспышку гнева – обычно ладони у меня никогда не потели. Не найдя другой возможной причины обводнения коммуникатора, я плюнул на продолжившийся на холостых оборотах мозговой штурм и сосредоточился на причинённых ПИКому повреждениях.
Первой и единственной ассоциацией, возникшей после внимательного осмотра покорёженного стекла кома, стал кусок хорошо нагретого пластилина, который, став мягким, позволил легко себя сжать. А потом снова застыл, зафиксировав следы воздействовавших не него пальцев – четыре с одной стороны и пятый с противоположной.
Хорошо, что гаджет, потерявший аккуратный внешний вид, не перестал выполнять заложенные в него функции. По крайней мере, всё, что я делал на ПИКоме раньше, работало и сейчас. Раздражали только полукруглые вмятины по краям электронного девайса.
И что дальше? Что делать, чтобы исправить возникшее безобразие? Попытка растянуть коммуникатор до максимально возможного размера, а потом вернуть к первоначальному виду, ничем не помогла. Повторная тоже. Что ещё можно сделать с не разбираемым на составные части аппаратом я не представлял. Поэтому и продолжил исполнение матерных частушек под аккомпанемент одинокого гармониста. А так как ни слушать, ни наблюдать за моим сольным концертом было некому, то в используемых выражениях я не стеснялся.
После очередного цикла растяжения-сжатия, когда моё раздражение от не желающего ремонтироваться гаджета достигло апогея, все известные мне приличные и неприличные выражения закончились. И только тогда, избавившись от желания пойти на второй круг, я заметил, что вмятин на приборе стало не пять, а шесть.
Сомневаться в собственной способности считать до десяти мне не приходилось. И память об этом говорила. Хотя с учётом недавнего происшествия я стал относиться к ней с некоторой настороженностью. Но ведь и пальцев на моей руке, как у нормального Homo Sapiensa, пять. Снова вспомнив о недавнем провале в памяти, я пересчитал их, держа ладонь перед собой. Нет, проблема была в другом.
«В эмоциях!» – осенило меня. И, пока не изменился внутренний настрой, я большим и указательным пальцами аккуратно потянул за одну из вмятин. И о чудо! Она послушно выпрямилась!
Теперь уже волна радости затопила меня с ног до головы. Обеспокоенный сменой настроения, я поспешил заняться второй вмятиной.
Переживал я зря! Как оказалось знак эмоций не влияет на возможность воздействия на материал ПИКома. Так что, проверив оставшееся до пары время, я занялся «лепкой», исправляя свой коммуникатор.
После окончания всех занятий, опробуя последнюю не проверенную функцию восстановленного коммуникатора, поговорил с приёмной мамой. На мой вопрос о титуле женщина ответила, что тётка моя его получила, а она не восприняла учреждённые звания всерьёз, поэтому и не спешила получить грамоту маркизы. Да и когда она могла это сделать, если весь август мы отдыхали на море, а по приезду пришлось с головой окунуться в работу? Но если я хочу, то, как только в отделении появится свободная минутка, мама Маша эту бумажку получит.
Потом полез в сеть и выяснил, что ничем особым, кроме очень отдалённого родства с государыней, семья Опаловых не отличилась. Так что чего боялась Лада я так и не понял. Ну, это её девичье дело. А мне начхать на всех Опаловых, Копаловых, Махаловых и прочих невоспитанных Нахаловых вместе взятых! Так что и себя, и доверившихся мне людей в обиду всяким хамам и хамкам постараюсь не давать.
Наше с Ладой общение имело продолжение, после совместного ужина, который продержался в моём желудке не дольше часа. Поэтому беседа продолжилась на кухне моих личных апартаментов, когда я, под заинтересованным взглядом девушки, поджаривал на освоенной за два дня электрической плите тонкие кусочки нарезанного белого хлеба.
Хлебом я теперь