А как Русь в силу вошла, дала укорот – не понравилось. Только предателей не любит никто, немцы не собирались отдавать Крым татарам, ведь Гитлер обещал его королю румынскому Михаю.

У боцмана глаза, как у кошки.

– Командир, мы на траверзе Рыбачьего.

– Где лучше пристать к берегу?

– Да где нравится. Здесь подводных камней нет, на берегу галька.

В Крыму почти везде берег галечный, если песок, то насыпной. С разгона на гальку влезть – раз плюнуть, а сползти задним ходом уже проблема. Сначала «охотник» шёл «малым» ходом, потом «самым малым». Когда киль зашуршал по гальке, сразу «стоп машина». Матросы сразу с носа трап опустили. А разведчики уже сами, без команды, на палубу поднялись. Видимо, не впервой десантируются, понимают звуки.

– Ни пуха! – пожелал Андрей и был послан к чёрту.

Отошли задним ходом на чистую воду, развернулись и «малым ходом» курсом девяносто, на восток. Когда позади уже пять-шесть миль осталось, Андрей машинным телеграфом дал «самый полный». Двигатели взревели. Теперь волны били в левую скулу. Похоже – к утру разгуляется шторм. На душе повеселело. Высадили разведывательно-диверсионную группу без происшествий, да в указанном месте, задание выполнено. Сейчас бы до порта дойти и спать.

До Туапсе оставался час ходу, как небо стало светлеть. Через тучи едва видно солнце. Ветер только усиливался. В такую непогоду лучше прятаться за мол в порту. Крым уже далеко позади остался. Пара «мессеров» налетела сзади. За ветром и шумом волн моторов слышно не было. По палубе ударили пулемётные очереди и снаряды. Низко над «охотником» проскочил «худой». По палубе ещё разрывы и промчался второй истребитель, ведомый. Взмыли вверх и исчезли в тучах.

Несколько секунд, а катер получил повреждения, работал только один мотор из трёх. Это Андрей на слух понял. Что его ранило, не осознал сперва. По левой руке ударило, но рукой владел. Потом рукав сделался липкий, на полу ходовой рубки увидел капли крови. С каждой минутой всё больше. Появился боцман.

– Командир, у нас повреждения. Два мотора вышли из строя, прямое попадание. А ещё ранены двое краснофлотцев. Ой, командир! Вас тоже зацепило? Я сейчас!

Боцман исчез и появился с санитарной сумкой. Индивидуальным перевязочным пакетом перевязал. А на Андрея слабость накатила.

– Боцман, принимай управление. Сможешь в Туапсе катер привести?

Ответа уже не услышал, упал.

– Ах ты, господи!

Боцман уложил его на спину, дал полный ход единственному мотору. Сдюжил мотор, через час «охотник» швартовался у причала. Ещё на подходе радист по приказу боцмана доложил о раненых, и на причале катер ожидала санитарная машина. Как их везли, как его оперировали, Андрей не помнил. Кровопотеря была большая, хирург после операции сказал:

– Чудом парень выжил. Ему бы сейчас усиленное питание.

Туапсе, как и другие города побережья, бомбили регулярно. Как только часть раненых стала транспортабельной, их поездом перевезли в Абхазию. Здесь с питанием получше, бомбёжек нет. Почти довоенная, мирная жизнь, если бы не многочисленные фигуры в армейском или флотском обмундировании на улицах. Из окна госпиталя, который разместили в школе, Андрей видел улицу. Его койка как раз была у окна. В палате скучно. Из развлечений только сводка Совинформбюро по радио в коридоре в полдень. Ещё шахматы и газеты. Конечно, говорили о военных действиях. Как в поговорке? Каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. В том, что немца сдержат, остановят, не сомневался никто. Расхождения были только во времени – месяц, два. Андрей в такие разговоры – споры не вступал. Вдруг в горячке скажет то, что только произойдёт? В госпитале тоже есть свой особист, как в любой воинской части. И стукачи есть и среди раненых и среди персонала. Так что лучше держать язык за зубами. Больше слушал. Интересно было услышать о действиях пехотинцев, танкистов, лётчиков. О ситуации на флоте знал хорошо. В полководческие таланты Сталина верили все, хотя военные операции разрабатывали генералы.

Всё же настали долгожданные дни. Сначала сводки вещали об упорных боях под Сталинградом. Потом наступление пошло. В коридоре висела большая географическая карта СССР. Флажками из бумаги на использованных иголках отмечали отбитые у немцев города. А потом немцы стали отступать с Кубани, Ставрополья.

Восстанавливался Андрей медленно, перебитая пулей кость срасталась плохо, да и гемоглобин после массивной кровопотери рос медленно. Всё же полтора года на войне, без выходных, отпусков, в опаснейших условиях. Нервное напряжение, неполноценное питание сказывались. Но и зима в Абхазии больше похожа на лето в средней полосе. Снег только на вершинах горных хребтов. Фруктов полно – мандарины, инжир. Вино в каждом дворе, своё, домашнее. Однако ни одного пьяного Андрей ни разу не видел. Выпьют за обедом или ужином стаканчик красного для аппетита, да под хороший тост. Сказать красивый тост или спеть и грузины, и абхазы мастера. Когда Андрей немного окреп, стал выходить за ограду госпиталя. Интересно было город посмотреть, на рынок зайти. О, эти южные базары! Есть всё, что пожелаешь, от мехового полушубка до виноградного сахара на ниточке. Правда, зачем в тёплой Абхазии тулуп, Андрей не понял. Официально выходить за ограду госпиталя запрещалось, но на это смотрели сквозь пальцы. У многих раненых деньги были. В войну тратить их некуда, боец на полном обеспечении – форма, питание, оружие. У командиров, кто свои денежные аттестаты в семьи не пересылал, скопились деньги. Или семья в оккупированных зонах, либо погибли все. За деньги на рынке покупали в первую очередь еду. От госпитальной с голоду не помрёшь, но однообразное, не очень вкусное. Покупали и лаваши, и вяленое мясо, и фрукты – свежие и засахаренные. Организму витамины нужны для восстановления, медперсонал это понимал. Однако военная комендатура не поощряла. Если не положено, задерживали. После звонка в госпиталь приезжал представитель, удостоверял личность задержанного и забирал его с собой. Документы и форма изымались при поступлении. По улицам раненые зачастую разгуливали в госпитальных серых и коричневых халатах, в тапочках – «ни шагу назад», потому как без задников. Для самоволок на рынок имелась пара комплектов униформы – гимнастёрка, бриджи, сапоги.

А тут Приказ НКО о введении с первого января погон. И командиров стали именовать офицерами. Военнослужащие удивлялись. Как в царской армии? Даже генералы появились, хотя до сорок третьего назывались по должностям – комдив, комбриг, командарм.

И ордена появились с именами прославленных, но царских полководцев – Суворова, Александра Невского, Ушакова, Богдана Хмельницкого. Коба, хоть и бывший семинарист, продолжил дело Ульянова в отношении церкви. Разрушал, закрывал, репрессировал священников. С началом войны для церкви пошли послабления. Когда враг подступил к Москве, совершили молебен и облёт столицы на самолёте с иконой Тихвинской Божией матери. То ли святая помогла, то ли сибирские дивизии, а первопрестольную отстояли.

Стала возрождаться преемственность. Наши предки так же горячо любили Родину и защищали её, как и бойцы в Великую Отечественную. И «Не пожалеем живота за други своя» родилось не в сорок первом. Приотпустил Сталин гайки во время войны, но по окончании её закрутил снова. Война в первую очередь прошлась тяжёлым катком по славянским народам – русским, белорусам, украинцам. Наибольшие людские потери, разрушенное жильё и промышленность. И репрессии прошлись по ним же.