– Хорошо, родная, – он потянулся, чтобы поцеловать ее в губы, но она подставила щеку.

– Джон, я спешу, у меня не так много времени. Мне еще надо в банк.

– Может, у нас есть время?

– Нет, у нас его нет. Я спешу, честно.

– Водитель может тебя отвезти.

– Не стоит, я поеду сама. Спасибо, Джон.

Он стоял и смотрел на нее.

– Ты прекрасна.

– Джон, я честно спешу, ты же знаешь, у меня есть всего лишь час.

– Прости, я на минутку, – он побежал по лестнице на второй этаж. В этот момент зазвонил домашний телефон. Моника подняла трубку.

– Да.

В трубке была тишина.

– Алло, говорите, – вновь сказала она. Но так как ответа не дождалась, то положила трубку. Он вновь зазвонил.

– Да, я слушаю, – сурово сказала она.

– Моника, это ты? – ответил чей-то голос.

– Да, с кем я говорю?

– Это я, Майкл.

У Моники голова пошла кругом. Она не верила. Облокотившись на стену, она спросила:

– Майкл? Это ты? – хотя она прекрасно узнала его голос.

– Да. Боже мой, если бы ты знала, как я рад слышать твой голос.

– Ты что-то хотел? – вдруг сухо спросила она.

– Моника, я думал ты тоже будешь рада, – в его голосе чувствовались нотки недоумения, – если бы ты знала, с каким трудом я нашел твой номер.

– Лучше бы ты его не находил, – зло ответила она. – Ты пропал больше чем на три года. От тебя не было ни слуху ни духу. А теперь ты звонишь как ни в чем не бывало и говоришь, что рад слышать мой голос.

– У меня были причины.

– Майкл, у меня своя жизнь, и вряд ли сейчас в ней найдется место для тебя.

– Но…

– Я не хочу ничего слышать. Будь добр, не звони больше на этот номер.

– Моника. Я хотел…

– Удачи тебе, Майкл, – сказала она. И положила трубку. Если бы не стена, которая ее поддерживала, она бы давно упала от волнения. Телефон вновь зазвонил. Она подняла трубку и тут же опустила ее, следом вырвав телефонный кабель из аппарата. В этот момент по лестнице спустился Джон.

– Кто звонил? – с улыбкой спросил он.

Моника не хотела говорить правду.

Ей еще и самой не верилось, что объявился Майкл. Ей казалось, что это сон.

– Ошиблись номером, – сказала она. Ее бледное лицо испугало Джона.

– Все хорошо? На тебе лица нет, – с волнением спросил он.

– Голова закружилось. Все в порядке. Думаю, сейчас пройдет.

– Уверена?

– Да, все хорошо. Будь добр, принеси мне воды.

Джон торопливо принес стакан с водой.

– Если надо, я могу отвезти тебя.

– Не стоит, я перенесу поездку.

Она подошла к нему и обняла его.

– Джон, у нас все хорошо? Правда ведь?

– Все замечательно. Мы счастливы, – он уже привык к таким вопросам. Моника с некоторой периодичностью задавала их.

Она поцеловала его и, сняв туфли, направилась к себе в комнату. Лежа в кровати, она тихо плакала. Джон знал, в такие минуты к ней лучше не подходить.

Арни пришлось уехать. Сроки доставки груза вынудили его оставить Майкла наедине с собой. Проводив нового друга, Майкл решил выселиться из гостиницы и вернуться в родной дом. Он отнес цветы на могилу родителей и направился в центр. Недельная щетина, длинные волосы, потертые джинсы, сумка Арнольда, которой было больше лет, чем самому Майклу, – все это до неузнаваемости изменило его. Шагая по улице небольшого городка, он увидел знакомых, но они на него даже не обратили внимания. Для них по улице шел какой-то бездомный. Майкла это устраивало. Ему ни с кем не хотелось общаться. После телефонного разговора с Моникой, он стал еще больше пить. Проходя мимо дома Джона, он выкинул пустую бутылку бурбона в кусты и направился ко входной двери. Он аккуратно открыл ее и зашел. Голоса разносились из кухни, где Майкл бывал много раз. Майкл хотел поздороваться и спросить совета у мистера Сэмуэля. Но вместо этого, подойдя к двери, он услышал то, что совсем не ожидал.

– Мне жаль этого парня. Майкл мне был как сын. Но я не позволю ему разрушить счастье Джона.

– Рано или поздно они встретятся, – Джон узнал по голосу, это был помощник Сэма, его правая рука, мистер Оливер.

– Я отменю их приезд. Думаю, Джону и Монике не стоит здесь появляться. Пожалуй, мы съездим на озера. Джону всегда там нравилось. Сможешь организовать?

– Один из наших партнеров имеет огромный дом у Изумрудного озера. Он с радостью предоставит его вам.

– Займись этим. Только чтобы никто об этом не знал, и уж тем более Майкл.

Майкл передумал что-либо спрашивать. Он так же незаметно вышел из дома, как и вошел в него. Ему было достаточно услышанного. Он направился к «Баттерфляю».

В единственное место, где его наверняка помнят. Но и там его ждало разочарование. «Баттерфляя» больше не было, вместо него открыли итальянский ресторан «Марио», куда его даже не пустили. До самого позднего вечера он просидел у озера в Центральном парке. Он вспоминал, как когда-то катался на коньках со своей мамой. Как ее улыбка озаряла все вокруг, а счастливые глаза были полны гордости за своего сына. Он вспоминал ее первое знакомство с Моникой. Он помнил все детали. Сидя на скамейке, он проживал вновь эти события из прошлого. Но реальность вернулась к нему в виде ночного холода. Он медленно побрел на свою улицу и не сразу заметил, что практически во всех окнах домов горели свечи. Чем ближе к дому Майкла, тем больше свечей. И лишь когда он стоял у порога родного крыльца, он вспомнил, что сегодня 24 апреля. День памяти. День свечей. Но в этот раз окна его дома были черны. Он оглянулся. Ему стало тепло на сердце оттого, что все эти дома, все эти люди, что зажгли свечи, помнили и сохранили традицию его семьи, его мамы… А он забыл. Открыв дверь и зайдя в пустой, темный и холодный дом, Майкл почувствовал, что по его щекам потекли слезы. Пройдя на кухню, он отыскал свечи, зажег их и начал расставлять на подоконники.

– Простите меня, я забыл.

Он ставил свечи и обращался то к матери, то к отцу:

– Простите.

Когда все свечки были расставлены, он сел в кресло и, наблюдая за пламенными тенями в окнах, молился за всех своих родственников. Он тысячу раз видел и слышал, как это делала его мать. Только теперь он до конца осознал сокровенный смысл всего этого. Пока горит свеча, они все живы, пусть и только в чьем-то сердце. Но их помнят. Майкл понял, что слишком много людей отдали немало сил и здоровья, чтобы он мог находиться в этой комнате. Он не вправе перечеркивать свою жизнь и вместе с этим их память.