Пока мы расчистили себе место, собрав крупные, налитые ароматным соком груши частью в большой эмалированный таз, а частью – прямо в рот, пока нашли относительно ровный клочок земли, чтобы расстелить подстилку, пока с энтузиазмом копошились в корзинке с разнообразным печеньем от Оливии и пока перепробовали все его сорта, мы уже успели немного умаяться. Так что я села под самым деревом, спиной к шершавому стволу, а Каспер разлегся на подстилке, положив голову мне на колени.

Нам не нужно непрерывно болтать, чтобы чувствовать присутствие друг друга. Я смотрела на Каспера, на его длинные густые ресницы, на россыпь апельсиновых точечек на его белой коже, на бронзовые завитки волос – он давно не ходил к парикмахеру, и непокорные кудри вовсю пользовались недолгой свободой, – и не могла налюбоваться. Бывает же на свете такая красота! Этот сад, эта осень, этот человек рядом – неужели в мире и в самом деле существует что-то настолько совершенное?

Я запустила пальцы в упругие кудряшки и запела его любимую балладу о розах. Было что-то нестерпимо волшебное в том, как мой голос звенел в воздухе, сливался со щебетанием птиц и стрекотанием сверчков, как ласково мои пальцы перебирали густые пряди, как красиво смотрелись янтарные волосы Каспера на моей белой фатиновой юбке. Каспер вальяжно улыбался и довольно жмурился, словно огромный хитрый котяра. Я всей душой желала, чтоб это никогда не закончилось, я отчаянно хотела, чтоб это мгновение длилось вечно: осень, полдень, груши, я и Каспер.

Рыжик потянулся и накрыл левой рукой мою ладонь. Я вдруг заметила на его безымянном пальце обручальное кольцо. Что? Только сейчас я обратила внимание на то, что у меня на руке красуется такое же, только с маленьким темно-зеленым камушком. Осмотрев себя тщательнее, я обнаружила не просто белую фатиновую юбку, а настоящее свадебное платье в вышитый горошек. Сладкое тепло разлилось по всему телу: он все-таки меня любит!

– Каспер, – засмеялась я; он открыл глаза, и я вновь поразилась тому, насколько же они зеленые, – когда мы успели пожениться? Почему я ничего не помню?

Рыжик лучезарно улыбнулся, поднялся, сказал: «Погоди!» – и пошел почему-то не в дом, а в глубь сада. Я смотрела, как он уходит, а за его спиной постепенно сгущался мрак. Я ощутила внезапную глубокую тоску, я не хотела, чтобы он уходил. Куда он идет? Когда он вернется? Темнота поглотила моего свежеиспеченного супруга, потом весь сад, потом сгустилась вокруг меня так плотно, что стало трудно дышать. Потом я умерла. А потом проснулась.

Обычно, когда просыпаешься после кошмара, испытываешь облегчение: «Фух, это всего лишь сон!». Но на этот раз я ощутила разочарование. Леший с ней, с концовкой сна, но я вернулась из восхитительного мира в реальность, в которой ощущала полнейшую растерянность. В том мире я точно знала, что Каспер меня любит. В этом – то и дело сомневалась.

Нет, он по-прежнему был мил и заботлив, всегда интересовался моей жизнью, ценил мое мнение и с удовольствием где-нибудь со мной зависал. Дело в том, что не так уж часто нам выпадала возможность провести время вместе: у Каспера шел насыщенный последний год учебы, он готовил научную дипломную работу, ходил на консультации к куратору, а еще брал дополнительные дежурства в клинике, чтоб получить опыт и хорошую характеристику. Я не могла часто ездить в Берлин, а он редко вырывался в Брюгге. Ни о чем не напоминает?

У меня вроде бы не было причин в нем сомневаться, но я сомневалась. Он не избегал меня, не прятался, всегда был рад меня видеть, но мне постоянно казалось, что наши отношения под вопросом.

Может, дело в том, что он так ни разу и не сказал, что любит меня, – думаю, в этом состоит часть разгадки моего сна. Он говорил, что я ему очень нравлюсь, и в этом я не сомневалась, но он не говорил, что «любит». А еще ни разу не представил меня друзьям как свою «девушку», «половинку» и уж тем более «невесту».

Я рывком перевернулась со спины на живот и уткнулась лицом в подушку, почему-то влажную. Ну дожили, теперь я еще и плачу во сне! Или слюни пускаю? В любом случае – фу!

Я знала, что эта душераздирающая досада – просто утреннее обострение чувств, у меня так часто бывает. Вечерние и утренние эмоции обычно гораздо более насыщенные. Поэтому я по возможности предпочитаю подождать с разборками до полудня.

А еще во рту поселился отвратительный привкус лежалых креветок – я прибыла в Росас вчера поздно вечером, потом мы с мамой и Паоло смотрели какую-то передачу про то, как делают лампочки, и ели жареные креветки с красным перцем. Я доползла до постели уже после двух ночи и, конечно же, поленилась почистить зубы. Чем и обязана утреннему букету во рту.

Я выбралась из-под одеяла, надела огромные – размера на три больше моего – спортивки и такой же огромный свитер, сунула ноги в смешные желтые кроксы и осторожно выглянула из комнаты. Девять утра, мама наверняка ушла на рынок.

Быстро проскользнув в ванную, я умылась, ликвидировала наконец напоминание о вчерашней вопиющей небрежности (знал бы мой стоматолог!) и, не потрудившись расчесаться, но схватив первую попавшуюся резинку-пружинку, вышла во двор через заднюю дверь дома.

Мне было лень обходить весь дом кругом, да и на главной улице не хотелось показываться, так что я перелезла через каменную оградку прямо к ступенькам, ведущим на пляж, лишь немного ободрав локоть и испачкав задницу каменной пылью.

Росас славится своими пляжами, но пока что не сезон. Я устроилась на подогретой солнцем песчаной горке и наслаждалась покоем и шумом моря. Соленый воздух нежно выдувал из моей головы болезненные суетливые мысли. Какая, в конце концов, разница? До тех пор, пока на свете существует море, я справлюсь с чем угодно…

На пляже была только я да еще какое-то флегматичное польское семейство. Малыш сначала рылся лопаткой в мокром песке с упорством бульдозера, а потом ему вдруг захотелось исследовать глубины моря. Он уже успел намочить ботиночки и штанишки в холодной соленой воде, пытаясь набрать в совочек неуловимой морской пены, но нерадивая мамаша, видимо, очень не хотела вставать с насиженного места, поэтому только кричала ему:

– Jacku, nie chodź do wody![4]

Вдоль полосы прибоя прогуливался какой-то парень в синей штормовке, а вокруг него бодро скакал роскошный хаски. Я не представляла, что будет с его шерстью после подобных соленых ванн, но собака на фоне моря выглядела великолепно. Даже ребенок оставил свое безуспешное занятие и, неуверенно пошатываясь, побежал за псом, потрясая красной лопаткой. Хаски опасливо косился на двухлетнего бутуза, который пытался выразить свое восхищение, мыча что-то на невнятном детском языке, далеко не убегал, но и в руки не давался. Все это продолжалось, покуда мамаша не решила, что дитя уже достаточно хлебнуло вольной жизни и пора его свободу ограничить. Она поспешно догнала пеструю компанию и поволокла мальчугана в семейный табор, пока он распугивал чаек оглушительным ревом.

Я подумала о том, что неплохо бы и мне завести собаку: вот уж кому действительно начхать на всяческие проблемы – побегать бы по лесу, размять бы лапы да погрызть бы вкусную косточку. Хотя, скорее, мне было бы полезнее просто стать собакой, а это уже из другой оперы… Как там у Кафки? Может быть, однажды я проснусь шоколадным лабрадором и сразу побегу к Оливии выпрашивать кексики.