– Ты что с ней сделал? – прошипел Хеннинг, тряся его.

– Я не знаю…

– Ну давай, подумай! Ты ее изнасиловал?

Энгельберт потер глаза.

– Может быть, и да, Хеннинг. Пожалуйста, я действительно ничего не помню…

– О боже! – Хеннинг так ударил кулаком по тумбочке, что лампа, стоявшая на ней, подпрыгнула. – Ты убил ее?

У Энгельберта был такой вид, словно он вот-вот разрыдается. Он покачал головой, но выглядело это не совсем убедительно.

– Хеннинг, клянусь тебе, я не могу ничего вспомнить! О боже мой! – Он с трудом поднялся и, заламывая руки, подошел к окну. – Я помню только, что был пьян. Да, там была Неле. Она лежала в сарае и смотрела на меня. Я не помню и не знаю ничего… А потом я только хотел домой и побыстрее в кровать. Но как я туда попал, уже не помню.

– Ясно одно, – сказал Хеннинг, – мы должны исчезнуть отсюда как можно быстрее.

Он уже сообразил, что будет плохо, если Энгельберт попадет под подозрение. Если Энгельберта прижмут, он выдаст его, и кто знает, можно ли будет однозначно доказать, кто из них был с Неле последним.

Для них обоих расклад был плохим.

– А не бросится ли это всем в глаза, если мы так поспешно уедем? – неуверенно спросил Энгельберт.

– Да, возможно. Я не знаю. А сейчас быстро одевайся и спускайся вниз.

Он ушел, а Энгельберту впервые в жизни стало по-настоящему страшно.

– Самоубийство, – сказала мать Хеннинга Имке. – Совершенно однозначно самоубийство. А что же еще? Неле была не в себе, она даже не всегда понимала, что делает, и такое вполне могло случиться. Может быть, она просто упала в воду в темноте? Вполне возможно! О чем-то другом и думать нечего! Кто мог что-нибудь сделать с Неле? Быть такого не может, тем более у нас. Нет, это можно выбросить из головы. Я и полицейским так сказала. Неле была милая девушка, очень приятная. Такая и мухи не обидит. Вот только у нее не все в порядке было с головой. Такие люди долго не живут. Безобидные люди всегда умирают первыми. Но это плохо, и прежде всего для Бруно. Сможет ли он взять себя он в руки, это еще вопрос. Сначала жена, а теперь и дочь! Вот ужас! Сегодня утром полицейские забрали его с собой. В психиатрическую больницу во Фленсбурге. Дай бог, чтобы он ничего с собой не сделал! Потому что самое плохое в жизни – это когда одна драма влечет за собой следующую. Беда не приходит одна. И если ты уже попал в такую трагедию, то так быстро оттуда не выберешься. Нет, все-таки жаль Неле.

– Перестань, мама.

Хеннингу стало плохо, когда он услышал это от матери. Энгельберт сидел бледный как мертвец и молчал.

– Бруно вкалывал всю свою жизнь, – продолжала она. – Он ничего себе не позволял. Абсолютно ничего. Для него всем на свете была только Ирмгард, а потом Неле. Лишь бы им было хорошо. Он хотел, чтобы они были счастливы и чтобы у них всего хватало. Но счастливы они так и не были. А теперь они мертвы, и ничего у него не осталось. Совсем ничего. Все было напрасно. Разве это справедливо? – Она оперлась кулаками на пластиковую скатерть в пеструю клетку, которой был накрыт стол, и посмотрела Хеннингу прямо в глаза. – Теперь ты знаешь, почему я уже двадцать лет не хожу в церковь. Потому что справедливости на свете нет. Совсем нет.

– Оставь их, мама.

Имке кивнула и села за стол. Очевидно, она израсходовала уже весь свой запал. Она положила две ложечки леденцов в чай и медленно его помешивала. Хеннинг вдруг увидел, какие у матери острые и выступающие косточки на запястьях. Такие бывают только у старых людей. «А ведь ей только шестьдесят два года», – подумал он, и у него возникло ощущение, что он скоро ее потеряет.

– Когда вернется папа? – спросил он.

– Около половины восьмого. Он помогает толстому Хайну скирдовать сено. Пока погода еще хорошая.

Хеннинг взял мать за руку и бережно ее пожал.

– Завтра с утра, мама, мы уедем, – сказал он. – Не расстраивайся, мы вернемся. У Энгельберта скоро экзамен, а ему нужно еще очень много выучить. Ему сейчас просто не до того, чтобы наслаждаться нашими пейзажами.

– Понимаю, – сказала Имке, поджав губы. – Конечно. Раз вам нужно ехать, то отправляйтесь!

Вечером они еще раз прошлись по селу. Перед сараем Энгельберт остановился.

– Я и вправду ничего не помню, – сказал он. – Мне стыдно, но это так. Пожалуйста, поверь мне.

Хеннинг кивнул.

Энгельберт тихо сказал:

– Ты видел меня и готов держать язык за зубами. Ты настоящий друг, Хеннинг. Я этого никогда не забуду.

Они молча обнялись.

Доктор Энгельберт Кернер потянулся к телефону и позвонил адвокату обвиняемого.

– Господин Фрей, простите, что отвлекаю вас во время перерыва, – начал он, – но не могу ли я поговорить с вами пару минут? Пожалуйста, зайдите в мой кабинет.

Через две минуты Норберт Фрей уже стоял перед письменным столом судьи. Ему было около тридцати лет, у него было немного лишнего веса и нервный тик под левым глазом.

Энгельберт поиграл шариковой ручкой и дружелюбно посмотрел на своего молодого коллегу.

– Вы уже предполагаете, чем закончится судебное разбирательство?

– Я, конечно, не могу заглянуть в вашу голову, – уклончиво ответил Фрей с улыбкой, – но думаю, что, скорее всего, дело закончится шестью месяцами условно.

– Это то, чего прокуратура потребует как минимум, – кивнул Энгельберт.

– Правильно.

– Следовательно, вы проиграете.

Норберт Фрей глубоко вздохнул. Он не понимал, к чему этот спектакль.

– Не буду ручаться за другое, потому что особенно много пространства при таком правовом положении у нас нет.

– Совершенно верно. Итак, будьте внимательны. – Энгельберт чуть наклонился вперед, чтобы придать своим словам больше веса. – Прокурор Биндер – как злая собака. Он покрывается прыщами, если проигрывает. А за последние пятнадцать лет у него почти не было проигранных процессов. – Энгельберт ухмыльнулся. – Вот это бы нам надо изменить. Вы так не считаете? – Он расслабленно откинулся назад и скрестил руки на груди. – Вы довольно новый человек в нашей профессии, или я не прав?

Фрей кивнул.

– Это мой третий процесс.

– Ну и как?

– Одна победа, одна ничья, одно поражение.

– Ага, вот так. Никаких проблем. Видите ли, мне хочется немного помочь вам в начале пути. Ну и, естественно, из-за Биндера. То, как выглядит дело сейчас, означает, что мальчик получит полгода. Совершенно ясно. Но действительно ли все так просто? Вы хорошо изучили состояние перекрестка и дорожную обстановку на момент происшествия? Уверены ли вы, что там не было следов разлитого машинного масла, огромной лужи или рассыпанной щебенки? В таком случае, наверное, занесло бы даже трезвого водителя. А каково было положение солнца? Может быть, оно ослепило водителя? Возможно, дети бегали по улице или собака сорвалась с поводка? Да откуда я знаю… Тут тысячи возможностей.