Потом они уселись с пивом, шампанским и вином возле бассейна, ели чипсы и арахис, которые Тобиас обнаружил в кладовке для продуктов.

Он чувствовал себя лучше. Головная боль почти прошла, но он понял, что снова напился, потому что было трудновато идти через сад. «Может, это остаточный алкоголь с сегодняшней ночи, – подумал он, – а потом чуть-чуть шампанского сверху». Одна или две бутылки? Он уже не мог точно припомнить. А пил ли он между шампанским еще и пиво, этого не помнил уже совсем.

Он знал только, что сейчас уже без четверти три и ему надо собираться на вокзал, чтобы встретить Янину. Тобиасу казалось, что голова у него совершенно ясная.

На столе на террасе стояла бутылка шампанского, в которой еще что-то осталось. Он схватил ее и допил одним глотком. Зачем – он не знал, пить ему не хотелось, но он все же сделал это.

Он крикнул:

– Все, пока, я скоро буду, только заберу Янину с вокзала «Зоо»! Что-нибудь нужно привезти?

Поскольку никто его не слушал, ответа он так и не дождался, так что пожал плечами, сел в стоящий перед домом черный «гольф», подарок родителей в честь окончания школы, и уехал.

Радуясь тому, что приезжает Янина, Тобиас врубил радио на полную громкость и помчался вниз по Гогенцоллерндамм со скоростью девяносто километров в час. Он барабанил пальцами по рулевому колесу в такт музыке и время от времени громко напевал. Ему казалось, что он мог бы уехать хоть на край света.

Он увеличил скорость, решив, что, чтобы поскорее увидеть Янину, надо пораньше оказаться на вокзале, и с громким хохотом принялся обгонять машины справа и слева. Еще никогда поездка не доставляла ему столько удовольствия. Шины завизжали, когда он свернул на Бляйбтройштрассе и помчался по ней.

Красный сигнал светофора на перекрестке с Кантштрассе Тобиас заметил слишком поздно. Какую-то долю секунды он еще думал, что делать, а потом изо всех сил нажал на педаль газа, чтобы проскочить перекресток: может, ему повезет и никто этого не заметит.

Краем глаза он заметил белый микроавтобус и рванул в сторону. Автомобиль занесло, Тобиас полностью утратил ориентировку и контроль над машиной. Он тормозил и бешено крутил руль, но не мог предотвратить того, что машину вынесло просто на молодую женщину, которая стояла возле светофора.

Словно в замедленной съемке, он увидел ее лицо, широко открытые от ужаса глаза, в которых читалось предчувствие того, что сейчас случится. Она не двигалась, стояла, словно прикованная надвигающейся бедой, и не отводила взгляда от его глаз.

Грохот, когда машина ударилась об нее, показался Тобиасу оглушительным, и он еще успел подумать: «Этого не может быть, это неправда, ничего не случилось…» И тут же увидел, что ее, как куклу, подбросило в воздух.

Где она упала, он не успел заметить, потому что снова нажал на газ, машина выровнялась, и он помчался дальше. На Эрнст-Ройтер-платц Тобиас, словно сумасшедший, сделал два круга, на полной скорости свернул на Франклинштрассе и опомнился лишь тогда, когда вспомнил, что совсем недавно сдавал здесь экзамен на водительские права.

Ему хотелось домой. Только домой.

«Все в порядке, – думал он, – это всего лишь страшный сон. Такие кошмары бывают у пьяных».

– Но вы же в конце концов добровольно явились в полицию?

– Да. Я рассказал отцу, что случилось, и он сразу же приехал из Гамбурга. А когда я снова был в состоянии хоть как-то думать, говорить и ходить, мы пошли в полицию. После этого я почувствовал себя лучше.

– А часто бывает, что вы напиваетесь до такой степени? По субботам? С друзьями? На дискотеке?

– Нет. Никогда.

Тобиас смотрел в пол, как будто ему было даже неприятно говорить об этом.

– Возможно, вы мне не поверите, но я клянусь: на этой вечеринке я первый раз в жизни был по-настоящему пьян. Поэтому я и не знал, как себя вести. Я даже не соображал, что со мной происходит. И с тех пор я больше не прикасался к спиртному.

– Так поспешно не клянутся. Даже перед судом, – улыбаясь, сказал судья Кернер. – А как вы проводите свои выходные?

– С друзьями, в кино или в театре. Или дома, если у меня много работы. Но никогда – на дискотеке. Там слишком шумно, невозможно нормально разговаривать. И музыка там мне не по вкусу.

Такому порядочному человеку, каким выглядел Тобиас Альтман, несомненно, можно было верить.

Йонатан сидел согнувшись и опустив голову на руки, длинные волосы падали ему на лицо. Он выглядел неухоженным, как будто последние недели спал под мостом.

Он видел, как рушатся все его надежды. Шансов на строгий приговор не было – таким положительным человеком показал себя обвиняемый. Он не производил впечатления человека, который допустил бы повторение подобной ошибки.

Лицо Хеннинга Альтмана было неподвижным и застывшим. Он старался не встречаться глазами с сыном, и по его виду никоим образом нельзя было определить, что творится у него в душе. Однако Энгельберт знал, как напряжен его друг и что его поведение является не чем иным, как контролируемым страхом.

Доктор Энгельберт Кернер прервал судебное заседание для короткого перерыва на обед и назначил продолжение процесса на двенадцать часов тридцать минут.

В своей рабочей комнате он выпил четверть литра минеральной воды и распаковал бутерброд, который взял из дому. У него было полчаса покоя.

Он ел бутерброд и думал о Хеннинге, с которым их навсегда связала не только крепкая дружба, но и преступление.

Энгельберт и Хеннинг познакомились в тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году на демонстрации против визита шаха и поселились вместе в старом доме в Штеглице. Энгельберт изучал юриспруденцию в Свободном университете Берлина, а Хеннинг – машиностроение в Техническом университете.

– Послушай, – однажды утром сердито сказал он Энгельберту, – мне это уже в зубах навязло! Бесконечные демонстрации, политические мероприятия, дискуссии перед аудиторией – все уже достало вот до куда! – Он провел рукой над головой. – Я счет потерял, на скольких демонстрациях и мероприятиях против чрезвычайных законов мы с тобой побывали. И что? Какая от этого польза? Никакой.

– Ну ладно, на конгресс во Франкфурте мы могли бы и не ездить.

– И не только на него. Энгельберт, мне все это надоело! Хватит. Мне эти кривляния осточертели!

В таком деструктивном настроении Энгельберт Хеннинга еще не видел. Обычно он был их движущей силой, и один ходил повсюду, если Энгельберт должен был писать какую-то работу.

– Я хочу вырваться отсюда куда-нибудь. К морю. Маленький шок от природы. Чтобы хоть чуть-чуть повеяло свежим воздухом.

– Понимаю. – Энгельберт грыз заушник своих очков.

– Поедешь со мной?

– А куда?

– К моим родителям во Фрисландию. У нас в доме есть свободная комната для постояльцев, сейчас она не занята, я вчера говорил по телефону с матерью. Мы можем там расположиться.