class="p1">По воспоминаниям и подруги Кононова, и его жены, он не любил рассказывать о том, как жил в нежном возрасте. На видном месте держал фотографию жены Наташи, яркой, пикантной, вызывавшей его законную гордость. «Видишь, — загорался, — какая она у меня была раньше?» А если та же подруга хотела взглянуть на карточки его родителей или самого Миши в детстве, отнекивался: «Понимаешь, надо искать…»

Там, в детстве, было счастье, начиная с того, что мальчик уцелел в войну. В деревню, куда мать отправила годовалого сына к сестре, пришли немцы, ночевали в теткиной избе. Крикливого, мешавшего спать малыша могли и «приложить» головой об печку. Но горластый обычно Миша тут притих. А мать в Москве изводилась, и когда сестрины края освободили, примчалась за детенком и на санках по глубокому снегу увезла его.

Райские картины детства, одна другой ярче, с годами нимало не выцвели, не поблекли в Мишиной памяти. Вот он мальчишкой в деревне, куда отправляли его из столицы на лето, плывет в небе — едет на огромном возу сена, придерживая вожжи и распевая во все горло, а потом спит в доме на солнечной террасе, зарывшись в жаркую перину. Вот до одури гоняет на коньках по огромному катку в московском парке. Или, зайдя в сельскую церковь, видит, как тетя Вера, босая, стоит перед иконостасом и «творит молитву за всех нас на трудном пути». Там, в детстве, Мишу сильно любили и родители, и его деревенские тетки («Ой, ой! Мое ро́дное явилось!»), и дедушки-бабушки. Так и видится среди этого природного великолепия белоголовый озорной мальчик, пахнущий солнцем, сеном, парным молоком, теткиным теплом. Льнущий к тем, кого любит, что даже беспокоило мать: уж больно ласков, привязчив, тяжело в жизни будет.

Эта детскость навсегда осталась в нем, недаром первую большую роль в кино он сыграл в картине «До свидания, мальчики!» режиссера Михаила Калика. Последующие герои Кононова — и «начальник Чукотки» в одноименном фильме, и Алеша Семенов в картине «В огне брода нет», и преподаватель Нестор Петрович в «Большой перемене» — тоже словно просятся под материнскую ласку. И Нелли Леднева любит Нестора Петровича во многом по-матерински, просто изнемогая от своей теплой, стремящейся закутать, запеленать любви, и это несмотря на то, что учитель сам нянчится со взрослыми дядьками в своей вечерней школе… Повзрослев, Кононов испытывал к своему детству отношение сродни религиозному, и кульминацией тех впечатлений было видéние иконы, явившейся ему маленькому во время операции.

Но когда детство истаяло в солнечной дали, «потаенный мальчик», вероятно, никогда больше не был так счастлив. Напротив: там, где было тепло, поселилась боль.

Игра всерьез

После детства, чтобы не лопнуть от скопившихся внутри впечатлений, ему оставалось одно: заняться творчеством. Точнее, актерством — Мишина подвижная натура лучше всего осваивала мир через игру. Зря, что ли, он развлекал одноклассников смешными историями, срывал аплодисменты на школьных вечерах, сколотил даже «отряд специального назначения» для игр по собственным сценариям?.. Учительница литературы всякий раз напоминала ему: «Твое дело — театр. Малый».

Галина Романова, киновед:

«Миша, при всей своей актерской эксцентричности, эпатажности, временами фантасмагоричности, оставался актером жизненной правды, это самое точное определение. Поэтому он просто создан был для Малого театра и в училище при нем, имени Щепкина, поступил с первого раза».

В «Щепке» Кононов оказался любимчиком и студентов, и преподавателей, ему прощались любые выходки. Легендой его курса стала неразлучная тройка: Виктор Павлов, Олег Даль и, как сказал о себе Кононов, «моя хулиганская личность». На вопрос, что же общего нашлось у таких разных людей, режиссер Виталий Мельников улыбнулся: «Вот и еще одна загадка Миши». Хотя, если вдуматься, у всех троих, прежде всего у Даля и Кононова, дарования — одной природы. Михаил и Олег были музыкальны, и не только в смысле голоса и слуха, хотя Кононов в юности даже мечтал стать оперным певцом. Их роднила музыкальность как манера жизни, когда тон задают внутренняя легкость, подвижность, а «слух» настроен на безошибочное распознавание фальшивых нот.

Свой «слух» Кононов принялся оттачивать, может, неосознанно, еще в студенчестве — видимо, чувствовал, что иначе ему уготовано амплуа просто характерного актера или комика, тогда как в нем теплился трагикомический дар. Чтобы научиться хранить серьезную мину даже в уморительных ситуациях, «три товарища» стали разыгрывать при скоплении студентов — и особенно студенток, у которых пользовались большим успехом, — такого рода сценки. С одной стороны площадки выходил Даль, с другой — Кононов, несущий что-то на плече. Даль спрашивал: «Чего волочешь?» — «Гроб». — «А чего он такой легкий?» Кононов выдерживал паузу и загадочным голосом говорил: «Сбежал жилец-то». (Позднее эти, напоминающие героев Зощенко, реплики и интонации станут для его персонажей коронными.) Тот, кто первым начинал хохотать, бежал, как тот «жилец», за выпивкой и закуской для всей честной компании.

Виталий Мельников, режиссер:

«Когда я искал актера в фильм „Начальник Чукотки“, мне нужен был такой, кто сможет и вжиться в роль, и относиться к своему герою иронично. К тому времени, середине 1960-х, картины о революции оскомину набили своими стереотипами, поэтому комиссара я видел героическим, чистым, наивным — но лукавым».

И Мельников переубедил худсовет, возмутившийся, что «это не комиссар, а Иванушка-дурачок». Но, честно говоря, получившийся комиссар был и боец, и «дурак», шутник. А Нестор Петрович из «Большой перемены»? Умник — и опять Иванушка. Чудак. В воспоминаниях Кононов писал, что, прочитав сценарий, не думал соглашаться на роль, настолько несуразным выглядел в его представлении будущий фильм, но прижали денежные трудности. Чтобы «вытащиться с честью» из не приглянувшихся поначалу сценарных «обстоятельств», он принялся играть — в учителя, в школу, обратив все в эксцентрику. Играл, как играют дети, — всерьез. На «пятерку» с плюсом получилась его «школьная» роль, по ней в основном и помнят Кононова. А еще — по «Таежной повести» режиссера Владимира Фетина.

Светлана Смехнова, актриса:

«Некоторые сцены в „Большой перемене“, где мы с Мишей играли главные роли, снимали в Ленинграде, в павильоне. Как-то ехали после смены, неожиданно Кононов что-то шепнул водителю, и тот поменял привычный маршрут. „Мишка, — удивилась я, — куда ты меня везешь?“ — „Успокойся“. Машина остановилась у какого-то дома. Вошли в подъезд, поднялись на лифте, Миша позвонил в квартиру. Дверь открылась — на пороге стоял Павел Кадочников! Наклонился с высоты своего двухметрового роста, обнял Мишку, хитро улыбнулся: „Еще и красотку привез!“ Стол уже был накрыт, мы просидели целую ночь. Кадочников искренне восхищался Кононовым: „Ты один из самых тонких