– Что за идиотская посадка? – изумился Майкл, глядя на необычное зрелище. – Они же свалятся, когда верблюд побежит. Насколько я знаю, аравийские верблюды – самые легкие и резвые. Даже у Наполеона в его африканском походе был белый дромадер. И корсиканец взбирался на самый горб в специальное седло, а не болтался на верблюжьей заднице, цепляясь своим копчиком за верблюжий хвост.

– Не переживай за арабов. Дромадер идет и бежит иноходью, а на ногах у него не копыта и подковы, а мозоли. Поэтому наездника не трясет, а качает. И меткость сидящего на верблюде стрелка гораздо выше, чем всадника на лошади. – Дэни, уже не один год проживший на Ближнем Востоке, тем не менее с интересом наблюдал за погонщиками. – Давным-давно, когда дромадеры были боевыми верблюдами, в армиях некоторых стран каждый из них вез на себе двух воинов. Первый управлял верблюдом, второй стрелял по врагам из лука. Эти наездники, – Дэни кивнул в сторону каравана, – сидят как раз на месте стрелка. А еще говорят, что некоторые стихотворные размеры арабской поэзии по своему ритму совпадают с шагом дромадера.

– Зато лошадь скачет раза в четыре быстрее.

– Это так, но с выносливостью верблюда, особенно в пустыне, она не сравнится. В Коране можно найти имена верблюдицы пророка Мухаммеда, его осла и даже мула. Но о его лошади не сказано ничего…

Верблюжья выездка еще продолжалась, когда Майкл взглянул на часы.

– Нам пора…

– Значит, так. Минут 30–40 самостоятельно покрутимся в городе, а без десяти пять начинаем работать с нашим клиентом в лагуне Западного залива. Машины оставим на парковке «А» недалеко друг от друга.

– О’kay. Ты только не вмешивайся, если перс начнет капризничать. Думаю, он и так волнуется, и появление еще одного американца ему сейчас не переварить.

– Я и сам пока не хочу перед ним светиться… Но на обратной дороге я все-таки посижу у тебя на хвосте, как эти погонщики верблюдов. Так, на всякий случай. И связь, как обычно, по рации и без лишнего трепа. Только по делу. Не забудь, кстати, в ухо клипсу вставить.

– Позывные старые?

– Нет, новые. Я – «Рысак», ты – «Кэмел». – Заметив на лице приятеля тень недоумения с привкусом обиды, пожилой американец улыбнулся. – Ладно, не обращай внимания. Я пошутил. Можно и наоборот. Какая, к черту, разница, кто из нас верблюд…

Расплатившись за кофе, они подошли к автостоянке и расселись по своим машинам. Дэни Маккоул – в «Форд Мондео» цвета серебристый мираж, Майкл Слинч – в седан «Тойота Королла», окрашенный в кремовый папирус.

Закончив командировку и вернувшись из Парижа в Москву, в центральный офис «Военвнешторга», Виталий Васильевич оказался на своем месте. Помог опыт работы за границей, приобретенные связи с нужными людьми из числа высшего руководства компании и завоеванный авторитет. Неглупый от природы, прекрасно знающий французский и английский языки, весьма моложавый по местным меркам полковник запаса СВР – до пенсионных шестидесяти ему было еще далековато, к тому же, как «Отче наш», усвоивший примитивный, но весьма эффективно действующий набор приемов взаимоотношений с начальством (не перечь, почаще «заглядывай в рот», говори не то, что думаешь, а то, что хочет услышать шеф), он смог обеспечить себе прекрасный карьерный рост. По лестнице должностей и званий он, как божья коровка, всегда полз исключительно вверх. Вот только божьего в нем, к сожалению, становилось все меньше и меньше, а вскоре и совсем ничего не осталось, ибо лез он по чужим плечам и головам, усердно работая локтями и языком, а когда добирался до одной вершины, упархивал на другое, еще более высокое, престижное и денежное место.

Став в конце концов консультантом генерального директора, он постиг еще несколько правил жизни: нет такого распоряжения, которое нельзя было бы переложить на плечи других; главное – не быть, а казаться; подчиненные – как воск, чем больше мнешь, тем мягче становятся. Коржавцев вдруг понял, что с этими старыми и новыми технологиями манипулятивного общения (куда там Карнеги со своими наставлениями «Как завоевывать друзей и оказывать влияние на людей») можно неплохо жить и работать. В первую очередь – в интересах себя любимого.

Не особенно досаждало и тайное сотрудничество с французской разведкой. Оно велось по известным ему законам и правилам, где все для него было ясно и понятно. Он даже не прилагал практически никаких особых усилий, чтобы добывать коммерческие сведения о деятельности своей конторы, – и так был в курсе всех нюансов обсуждаемых и готовящихся оружейных контрактов. А получать техническую информацию о конкретных образцах, приборах и узлах новейшей российской военной техники, которую запрашивали французские кураторы из DGSE – Генерального директората внешней безопасности, он мог чуть ли не из первых рук, бывая по роду своей деятельности в конструкторских бюро, научно-исследовательских институтах и предприятиях-производителях отечественной оборонки. В связи с его положением и статусом никому и в голову не приходило скрывать что-то, отвечая на его уточняющие, а иногда и лобовые вопросы.

Во время частых поездок в разные страны на мировые выставки военной техники Виталий постоянно встречался с Женевьевой. Это был крутой замес любовно-оперативных встреч, где секретное сотрудничество невозможно было отделить от личных отношений. Она посещала многие выставки в качестве корреспондента и была желанным гостем на стендах едва ли не всех ведущих компаний мира, производящих вооружение и военную технику. Словно старые друзья, они обычно встречались еще за день, а то и за два до открытия салонов. Как и раньше, трепались обо всем понемногу, обменивались важной оперативной и личной информацией, а потом… Бог мой, что было потом!.. Воспоминаний об этих вечерах и ночах хватало до следующей встречи. Он даже не предполагал, что секретная деятельность на разведку другой страны может быть такой легкой. Иногда в этих встречах участвовал Готье – «правитель армии», тот самый француз, который вербовал Виталия. В некоторых случаях вместо него на явку приходил «строгий» Северин, еще один участник той троицы из DGSE. Взаимная неприязнь развеялась, их отношения стали корректно-доверительными и если не дружескими, то почти приятельскими. Щадя самолюбие своего «почетного корреспондента» из России, французы передавали ему конверты с деньгами или называли суммы средств, переведенные на специально открытый именной счет Коржавцева, и взамен получали от него расписки. Причем делали они это, всегда оставаясь с ним тет-а-тет, никогда не поручая эту щепетильную миссию Женевьеве, а потом, завершив инструктаж и определив новое задание, под благовидным предлогом старались пораньше уйти, чтобы оставить своих агентов вдвоем… Он замечал эти нюансы, отдавая должное деликатности своих оперативных кураторов, и уже не без иронии вспоминал свое мерзкое состояние при выборе псевдонима во время вербовки. Тогдашняя подавленность и опустошенность навязывала одно-единственное имя, соответствовавшее его состоянию, Дегэйр – «заблудший, потерянный». И только по настоянию французов он подписал свое первое сообщение и подписку о сотрудничестве псевдонимом Бернард – «рев медведя».