Все будет хорошо. Мы вместе состаримся здесь.

Так думал Ландро, когда Питер впервые завез к ним Лароуза. Они будут вместе и весной, и летом, в самые жаркие дни, когда дом прогревается насквозь и старые бревна в его глубине отдают землистый запах жирной глины.

Ландро открыл дверь, и Лароуз пробежал мимо него в обнимку со своим плюшевым зверьком, пронзительным криком зовя мать. Ландро обернулся, чтобы помахать Питеру на прощание, но тот быстро развернулся и выехал на дорогу. Ландро закрыл алюминиевую входную дверь, а затем и деревянную, внутреннюю. Видеть, как Лароуз и Эммалайн бросаются друг к другу в объятия, ему было больно, поэтому он наклонился над грязным ковриком и долго подбирал пары разбросанным ботинкам, а затем расставлял их рядами. Когда он наконец пришел к ним, бессильно опустив длинные руки, они говорили о том, как пользоваться картофелечисткой.

Лароуз сидел за столом у окна, освещенный лучами тусклого зимнего солнца. Края стекол, рама и подоконник были покрыты инеем. Мальчик счищал картофельную кожуру, полоска за полоской, и складывал ее на пластиковую тарелку. Эммалайн потрясла куски мяса в пакетике с мукой, а затем стала вынимать их по одному и аккуратно класть в скворчащий жир. Чугунная сковорода была гладкой и лоснящейся от постоянного употребления в течение пятидесяти лет. Она принадлежала еще матери Эммалайн.

Ландро сидел по другую сторону стола с раскрытой газетой. Шуршание, которое та издавала, выдавало легкую дрожь в его руках.

Сноу и Джозетт вошли первыми. Уиллард с Холлисом втащили спортивные сумки сестер и бросили у дверей вместе со своими. Девочки подбежали к Лароузу, крепко обняли и картинно заревели, стоя на коленях перед кухонным стулом, на котором он сидел. Старшие мальчики шлепнулись с ним ладонями.

— Старик, мы не занимали твою койку, она до сих пор свободна, — сказал Холлис.

— Да, я пытался на нее лечь, так он стащил меня на пол, — добавил Кучи. — Теперь она снова твоя.

— Он спит здесь! В своем собственном доме! — простонала Джозетт.

Лароуз гладил волосы сестер, в то время как девочки соревновались, кто кого переплачет.

— Мии’ив[87], — сказал Ландро на оджибве.

Сестры хлюпнули носами. Вид у них был просветленный, словно внутри каждой зажегся маленький огонек. Они были так счастливы, что не знали, как выразить радость, опасаясь, как бы она не выглядела фальшивой. Девочки тоже сели и принялись за морковь.

— Ты срезаешь чересчур много.

— Вовсе нет. Погляди на картошку.

— Соразмерность, Джозетт.

— Не будь окольной.

Они получили от учительницы, которая их обеих любила, список редких слов для заучивания. Впрочем, их любило большинство преподавателей, потому что они занимались прилежно. Сейчас они были освобождены от занятий, чтобы закончить волейбольный сезон. Игры устраивали в часе, а то и в двух часах езды от дома и проводили весь вечер. Как и баскетбольные матчи, в которых участвовали Холлис и Уиллард. Ландро и Эммалайн по очереди отвозили и забирали детей, потому что езда на школьном автобусе занимала еще больше времени. А кроме того, они заставляли детей учить уроки на заднем сиденье с фонариком. Как они до этого додумались? Пригодился опыт матери Эммалайн. Такую преданность наукам родители Ландро не поняли бы. Они пили и рано умерли.

* * *

У Ромео Пуйята действительно была работа, на самом деле даже не одна. Его временная должность младшего сотрудника техподдержки в племенном колледже[88], собственно, и давала возможность подработок, находящихся, как он говорил, в самом конце пищевой цепочки. Он был рыбой, питающейся донными отложениями. В племенном колледже он много читал, примостившись в углу между шампунями для ковров и полиролями для окон. Он надеялся перебраться в какое-нибудь другое заведение, такое как, например, племенная больница, но люди, получавшие там места, похоже, оставались на них навсегда. В любом случае официальная работа обеспечивала его вторую работу, подобно большой рыбине, рядом с которой кормится целый косяк рыбешек-прилипал.

Подработки Ромео, хотя и неофициальные, может быть, даже добровольные, были прибыльными и многоаспектными. Например, он собирал и утилизировал опасные отходы, обычно содержащиеся в упаковках лекарств, прописанных врачами Индейской службы здравоохранения. Никто его не нанимал и не просил делать ничего подобного, но это стало частью его образа жизни. При уборке коридоров он, идя на всевозможные ухищрения, старался как можно дольше оставаться поблизости от каждой аудитории для того, чтобы искать лекарства, которые могли быть по ошибке оставлены в сумочках. На добровольной основе он даже выносил опасные отходы, накапливающиеся в других зданиях, причем особо усердствовал при посещении больницы. Постороннему могло показаться, что Ромео ищет окурки. И хотя нельзя было отрицать тот факт, что он действительно мог подбирать едва начатые сигареты у некоторых дверей (где их бросали в спешке, проходя в зону, где курение запрещено), он строил куда более далеко идущие планы. Часть его работы была, по сути, больше тайной, чем явной. Кто-то в баре — может быть, священник — как-то раз назвал Ромео специалистом по информации обо всем, касающемся резервации. Сам он считал, что это правда. Он был шпионом, но шпионом свободным. Он никому не служил и сам вел дела собственной фирмы, состоящей из одного человека, единолично извлекая выгоду из ее операций.

У Ромео были свои методы. Он извлекал уйму важной информации, имитируя какую-нибудь деятельность поблизости от кафе племенного колледжа, или стоя за дверьми комнат, отведенных для чаепития преподавателей, или просто неприметно посиживая в местах, где бывает много людей. Раз или два, в порядке исключения, он даже подслушивал, сидя на травянистом откосе невдалеке от приехавших на вызов сотрудников «Скорой помощи». Они знали все о случившихся катастрофах и болтали о вещах, которые никогда не выплывают наружу. Ромео прознал о случаях, когда самоубийство было скрыто, чтобы отпеть и похоронить усопшего по церковным канонам. Он проведал о тайных абортах и подозрительных смертях новорожденных, почти неотличимых от СВСМ[89]. Он пронюхал о случаях передозировки наркотиков, выяснил, каких именно, и разведал, насколько усердно боролись врачи, чтобы вернуть пострадавших с того света, когда приходило время предоставить их собственной судьбе. Вся эта информация мигом оседала в его голове. Знать подобные вещи было полезно. По сути, Ромео считал, что обширная информация разрушительна и, в качестве дополнительной выгоды, являющаяся субстанцией, не связанной с серьезными юридическими последствиями, превосходит любую другую форму власти. Вот так обстояли дела.