Когда Питер чувствовал себя хорошо, он любил подбрасывать Лароуза и Мэгги в воздух. Падая, они видели улыбку на его обычно невозмутимом славянском лице. Он вставал в пять утра и ложился спать в полночь. Он работал на нескольких работах, плюс ферма, и часто не успевал справиться со всеми делами. Нолу он встретил в Фарго[71]. Они оба учились в НДСУ[72], и было удивительно, что до этого они не столкнулись друг с другом в Плутоне — маленьком промозглом городке с несколькими старыми зданиями, находящейся на грани разорения продуктовой лавкой, парой сувенирных магазинов, автозаправкой «Сенекс» и новым «Банком Запада»[73]. Семья Питера в то время владела земельным участком неподалеку от Плутона, а Марна, мать Нолы, жила там в детстве — она даже иногда бывала на том участке, который арендовали ее родители. После смерти Билли Писа ее дела шли все хуже и хуже, так что ей пришлось переехать вместе с детьми в Фарго, где она из-за некоторых жителей заставила их взять в качестве фамилий свои средние имена[74].

С самого начала Питер потерял голову из-за Нолы. Очень гибкая, она была прекрасно сложена. Нола была шатенкой, но осветляла волосы, чтобы те выглядели ярче. Зимой они становились каштановыми, если она это допускала, точь-в-точь как его собственные. Ее лицо, изысканное и миловидное, как у чирлидерши[75], но ее глаза немного косили, и в них постоянно присутствовало расчетливое выражение. Она часто уходила в свои мысли, ускользала от него. Сколько бы сил Питер ни потратил, он не мог завладеть ее вниманием. Даже когда она была прямо перед ним, ее, казалось, невозможно было найти. Иногда ее беспощадные темные глаза становились непроницаемыми. Нола становилась стеной, покрашенной свежей краской. Ее лицо словно закрывалось ставнями. Он пытался на ощупь найти открывающий их секретный крючок. Иногда они распахивались в постели, она оживала, тянулась к нему с сияющей теплотой, ее лицо розовело и становилось нежным, веселые глаза лучились любовью. Было ли это в реальности? Он не мог больше этого утверждать.

Как он преподнесет ей эту новость? Идею воспитывать Лароуза вместе. План, который составили он и Ландро. Это была временная договоренность — позволить ребенку жить по месяцу в каждом доме, за чем будут следить мужчины как наиболее уравновешенные люди. Он скажет ей осторожно, когда они будут в сарае. Тогда Нола сможет на это как-нибудь отреагировать. Питер успел стать специалистом по сохранению спокойствия во время воплей, криков, сквернословия, гнева, печали, страданий, ярости, стонов и плача, страха, пения, молитв, а затем мучительного обретения мира в душе, которое следовало за всем этим.

Теперь иногда, в обычном и спокойном состоянии, они занимались любовью. Это не было похоже на первый раз. Его не простили, но он был принят. Возможно, в роли придурка, но уж точно того, кто больше не причинит вреда. «Ладно, оттрахай меня», — говорил он ей каждый раз, когда она садилась на него верхом. «Нет, спасибо, — отвечала она всегда, — это сделает нас равными». Их любовь была спокойной, может быть, нежной, может быть, странной или, может быть, фальшивой. Она всегда что-то мурлыкала, пока сосала его член. Но теперь в ее мычании можно было различить реальные мелодии. На следующий день мелодия начинала казаться ему озорной и насмешливой, хотя он и не знал слов. Порою она источала сладкую, теплую чуткость, которая действовала на него, как радиоактивное излучение. Иногда оно укрепляло его. Иногда же он чувствовал, как оно разрушает его кости.

После того как он и Ландро договорились растить Лароуза вместе, ему стало казаться, будто жена знает об этом. Нола вернулась к Питеру восхитительно беззащитной. Впоследствии она по вечерам уютно устраивалась рядом с ним на диване, толкая его, чтобы усесться поудобней. В такой обстановке он не мог признаться. Может быть, утром, думал он. После того, как Мэгги уйдет в школу.

— Ты моя голубка, — сказал он и погладил ее плечо так, словно на нем росли перья.

— Коварная голубка. Которая клюнет тебя в самое сердце, — отозвалась она.

— Ему будет больно.

— Ничего не могу поделать, — возразила она, а потом вдруг спросила: — Ты останешься со мной, если я сойду с ума?

В ее голосе прозвучало отчаяние, поэтому он попытался отшутиться:

— Знаешь, ты уже сумасшедшая.

Питер почувствовал слезы на своей груди. Похоже, он зашел слишком далеко.

— В хорошем смысле. Я люблю твои причуды!

— А почему ты не сумасшедший?

— Я сумасшедший. В душе.

— Нет, это не так. Ты не сумасшедший. Как ты мог не сойти с ума? Мы потеряли его. Как ты мог сохранить разум? Тебе что, все равно, черт бы тебя побрал?

Ее голос стал колючим, громким.

— Тебе на все наплевать! Ты холодная сволочь, фашист. Тебе все равно!

— Эй, — сказал он, обнимая ее. — Мы не можем оба сойти с ума. Во всяком случае, в одно и то же время. Давай делать это по очереди.

Она затихла, потом резко рассмеялась.

— Сволочь. Фашист.

Она засмеялась сильней. Ее смех словно открыл в Питере невидимую задвижку, его прорвало, и они вместе смеялись до колик, как ненормальные, с надрывом, а потом оба рыдали, уткнувшись друг другу в волосы, и их сопли капали на простыню.

— Ты все равно моя голубка, — сказал он позже. — Я никогда не перестану тебя любить.

Но она напугала его. Любовь словно превратилась в лед, когда он услышал мертвую уверенность в сказанных ею словах. Он ощутил худшее из одиночеств. То, которое чувствуешь рядом с чужим человеком.

Позже, проснувшись в темноте, он положил руку на ее бедро, сонно желая исполнения своего давнего странного желания раствориться в ней, стать ею, быть одним с нею существом, качающимся в темноте.

Именно так, устало подумал он, вновь медленно погружаясь в сон. Утром ему все-таки предстояло рассказать ей о договоренности с Ландро. Не в доме, где их мог услышать Лароуз, а в сарае. Идея поделиться Лароузом могла привести к тому, что его жена повела бы себя как сумасшедшая, и он этого опасался, но и молчать он не мог. Питер не мог выдержать непонятного чувства, что они поступают с ребенком несправедливо.