Вдруг кто-то оказался рядом со мной. Кто-то с прической как у Элвиса и множеством татуировок. Он осторожно взял меня за руку. За мою окаменевшую руку. Похлопал по ней, и рука обмякла. Стала мягкой, как спагетти или как желе. Он приобнял меня и одновременно слегка подтолкнул. Мы подошли к гробу вместе. И я снова протянула руку. В руке красивая роза, это папа купил ее. Выбрал ее для меня, чтобы я отдала ее маме. Я снова застыла в нерешительности.

– Ты знаешь, что означает красная роза? – прошептал мне в ухо Осси.

Я отрицательно покачала головой, хотя, кажется, знала ответ.

– Она означает «Я тебя люблю». Ты же ее любишь. Ты любишь ее.

– А знаешь, – его дыхание щекочет мою щеку, – что означают три розы?

Он показал на три кроваво-красные розы на высоких стеблях, которые стояли у гроба, как микрофоны.

– «Я люблю тебя» три раза?

Я спросила совсем тихо, чтобы никто больше не услышал.

– Да, это означает, «Я люблю тебя бесконечно». А еще это означает «Мы увидимся». Ты же знаешь… вы увидитесь.

И хотя я не верю в рай и розы поставила тут не мама, хотя я чувствую, что мое сердце разбилось на мелкие осколки, эти слова показались мне лучиком света. Как будто на черном грозовом небе неожиданно появился просвет и в нем показалась тоненькая, как игла, голубая полоска. Как будто мама сказала мне что-то из своего рая.

Осси шепнул:

– Положи розу.

И я положила. А потом упала ему на руки и больше ничего не помню.

После моего оглушительного успеха мы неделю провели дома, папа и я. Папа не ходил на работу, я не ходила в школу. На самом деле папе больше не положены выходные по уходу за ребенком, потому что мне исполнилось двенадцать. Но он позвонил своему начальнику и описал ситуацию. Сказал, что ему необходимы отгулы. Я даже слышала, как он сказал: «Моя жена покончила с собой». Раньше я от него таких слов не слышала.

Когда я заплакала, слезы хлынули, как вода в водопаде, нет, не в водопаде, точнее, как из двух кранов, из которых вода может политься в любой момент. Однажды утром я проснулась от собственных слез. Раньше я не знала, что можно плакать во сне. Не то чтобы мне нравилось плакать, но я почувствовала облегчение. Ком в горле уменьшился, и постепенно, постепенно становилось легче глотать и легче дышать. И пропасть в животе стала не такой большой и черной, как раньше.

Мы пробовали разговаривать о маме, обо всем, что случилось, но у нас не очень получалось. Может быть, потому что мы еще к этому не привыкли. Но мне нравилось, как папа обнимал меня и вытирал мои слезы. Он сейчас читает книгу под названием «Дети и скорбь», но делает это тайком и думает, что я не замечаю, как он прячет ее на тумбочке под газетой о мотоциклах. Иногда мне кажется, что он повторяет целые фразы оттуда. Например:

– Я считаю важным говорить о наших чувствах.

Или:

– У тебя есть вопросы относительно мамы, ее депрессии или самоубийства, на которые я мог бы ответить?

Или:

– Может быть, ты напишешь маме письмо, расскажешь о своих чувствах и мыслях в письменном виде?

Я ценю его попытки, только в таких случаях папа не похож на себя. Получается как-то… неестественно. Однажды вечером мы сидели на диване и смотрели фильм про морских выдр. Я прислонилась к нему. Мы даже громко смеялись, когда показывали, как эти забавные зверьки, когда спят, держатся лапками друг за друга, чтобы их не унесло морским течением. Вдруг папа сказал:

– Ты прошлой ночью разговаривала во сне.

– Да?

Удивительно. Когда я была маленькой, мне говорили, что я разговариваю во сне, но с тех пор прошло несколько лет.

– Да… ты сказала одну вещь, которая меня удивила. Про какой-то список. Несколько раз произнесла это слово – «список». Саша… что это за список?

Я замерла. Список.

– Что еще я сказала?

Я старалась, чтобы мой голос звучал как обычно, но было заметно, что он напрягся.

– Я не разобрал, что-то про книги и еще про лес, или не про лес?

– Отменить прогулки в лесу, – сказала я на автомате.

– Да! Точно! Отменить прогулки в лесу. Что это значит?

Я слышу звуки, доносящиеся из телевизора. Голос рассказывает о морских выдрах. О том, что они питаются мидиями, моллюсками и морскими ежами. Чтобы достать свою добычу из раковины, выдра кладет ее себе на грудь и расщепляет камнем.

Я встаю. Захожу в мою комнату, беру Дарта Вейдера и ставлю его на тумбочку перед папой.

Папа удивленно смотрит на меня.

– Открой отделение для батарейки!

– Окей.

Он морщит лоб. Несколько секунд возится с черной пластиковой крышкой на спине Дарта Вейдера, наконец открывает ее и вопросительно смотрит на меня.

– Вынь записку.

Папа достает записку, несколько недель томившуюся в темном нутре Дарта Вейдера.

– Разверни. Читай.

Папа разворачивает листок и некоторое время смотрит на него. Я вижу, как его глаза скользят по листку. Мое сердце громко стучит, я тяжело дышу, а ноги нервно дергаются, как у Осси. Наконец папа переводит взгляд на меня. Время остановилось. Что он сейчас скажет? Он кашлянул и говорит:

– Я пробовал прочитать, но там такие мелкие буквы. Ничего не могу разглядеть!

На мгновение меня охватывает гнев, но потом я начинаю хохотать. Я так нервничала, а он ничего не разглядел! Папа неуверенно улыбается.

Я сажусь на диван и забираю у него листок. И читаю вслух пункт за пунктом, что я должна сделать, чтобы выжить и не стать такой, как она. 1. Остричь волосы. 2. Не приручать никаких живых существ. 3. Не читать книг. 4. Носить только яркую одежду. 5. Не думать слишком много (лучше вообще не думать). 6. Отменить прогулки в лесу. 7. Стать Comedy Queen!

Я закончила читать и посмотрела на папу. У него совершенно несчастный вид, глаза ничего не выражают, а брови нахмурены.

– Саша, любимая. Ты выживешь, нет, не просто выживешь, ты будешь жить! Я знаю. У мамы было много особенностей, которые… отягощали ее жизнь… но было много и замечательных, удивительных черт. И я вижу их в тебе. Я вижу эти черты в тебе!

– Но я НЕ ХОЧУ! Не хочу быть похожей на нее.

– А ты и не похожа на нее, ты сама по себе. Но у тебя же есть мои черты, правда? И ее черты тоже есть.

– Я этого не хочу. Она была больной. Депрессивной.

– Это так. Но не всегда. И не постоянно. Нельзя перечеркнуть все.

Папа встает с дивана. Он подходит к тумбе под телевизором и садится на корточки. И пока две выдры, лежа на спине, скользят рядышком по воде к горизонту, папа открывает тумбу и что-то оттуда достает. Большую книгу в красной обложке. Я знаю, что это. Это альбом с моими фотографиями, когда я была маленькой. Папа кладет его на стол, садится рядом со мной и открывает альбом на первой странице. На ней черно-белое ультразвуковое изображение меня в мамином животе.