— Поли, Поли… Ну перестаньте, я прошу вас. — Прохоров сорвался с места, забыв про пирожок, хотя тот и в самом деле был хорош. — Ну не надо так убиваться! Сами же говорили, что следователь обещал вам помочь в этом деле.

— Обещал! — всхлипнула она, поднимая заплаканное лицо.

Поразительно! Прохоров едва не ахнул. Эту женщину даже слезы не способны были испортить. Не то что Верку его, у той моментально и нос краснел, и веки делались на половинки от слив похожими.

— Ну, вот видите, Поли!

Он пододвинул свой стул к ее, сел рядом, осторожно обнял за плечи. Не дождался возмущенного подергивания, как пару дней назад. Это снова обнадеживало. И он зашептал ей на ухо убаюкивающим голосом, прямо как сказочник со старой пластинки, которые родители покупали ему в детстве с получки:

— Нельзя так убиваться, Поли. Нельзя… Нужно думать о своем здоровье. Оно вам еще ой как понадобится. И Антону оно понадобится. Вы же вдвоем, вместе должны все это преодолеть. Весь этот ужас. Весь этот страх перед грозящим судом.

Она резко повернулась к нему, совсем не замечая, что ее грудь касается пуговиц на его рубашке. Ну, хоть плачь вместе с ней Прохорову. Сердце подпрыгивало в груди так, что казалось, сейчас на блюдо с пирожками выскочит. А что ниже брючного ремня творилось, просто катастрофа.

Не приведи бог, заметит, не приведи бог, заподозрит что-то! Тогда все — его старания напрасны! Выставит вон и на пушечный выстрел не подпустит.

А он виноват? Виноват, да? Если она наивна и чиста, как ребенок, то он не такой! Он здоровый взрослый мужик, который… Которому…

— Не смейте! — вдруг зашипела она, вцепившись в его плечи, а грудь ее все продолжала перебирать его пуговицы. — Не смейте каркать, Виталий!

— В к-ккаком смысле?

Он даже заикаться начал, бедолага. Но вовсе не возмущению ее смутившись, а собственным посылам, заставившим его прочно устроить свои руки на ее талии. Она-то его за плечи ухватила? Ухватила! Ей что можно, а ему нет?

Но Полина даже не замечала его влажных пальцев на своем теле. И что они трогали ее совсем не-дружески, и что стали вдруг требовательнее и сильнее.

— В том смысле, что не смейте произносить слово — суд! Не смейте! — с фанатичным испугом заклинала она, уже почти полностью прильнув к нему, но это не она, а его руки ее теснили. — Кощунство произносить это слово, когда еще ничего не ясно! Вы понимаете меня! Он ни в чем не виноват! Он никого не убивал! Это чья-то подлость! Его подставили! Эта женщина… Она не была хорошей! Она была дрянной, так ведь?!

— Да! — кивнул он, целиком и полностью соглашаясь с этим мнением.

— У нее могло быть полно любовников, разве нет? И этот другой любовник мог ревновать ее и к мужу, и к Антону! Разве нет? Это надо выяснять, а не заниматься подтасовкой фактов! Виталий! Вы согласны со мной, что нужно искать ее возможных половых партнеров и выяснять их алиби! Это ведь наверняка кто-то из близкого окружения. Тая говорила мне…

Оп-па! Вот это контрастный душ! Прохорова будто за ноги кто схватил и головой вниз с десятого этажа свесил.

Та-аак, это что там наговорить успела после похорон тетки толстая утешительница, запершись с Полиной в ее спальне?

— Что говорила Тая? — посуровел Виталий, моментально убрав руки с тела Полины.

Тело-то ее хоть и желанное, но все же чужое. Свое — много роднее и привычнее. Так что ни из-за какой похоти он себя, родного и любимого, под удар подставлять не желает.

Если Полинка вздумает копаться и ковыряться во всех грехах Зойки Хаустовой, то нароет, пожалуй, очень много. А если ей еще и Тая Хаустова в помощницы навяжется, то тогда все — пиши пропало. Тогда они его очень скоренько на чистую воду выведут.

И что получится тогда? Тогда получится кошмарное слово из четырех букв. И слово это — крах!

Крах его мечтам и надеждам на долгую обеспеченную жизнь вместе с Веркой. Может, и не была жизнь эта особо счастливой, и от былого фейерверка остался лишь пепел, но!..

Но его все в ней устраивало!

Да, случались минуты слабости, когда и жену видеть не хотелось, и в квартире тесно с ней было, и машина не радовала, и работа престижная и высокооплачиваемая напрягала. Но ведь это были минуты слабости, не более того.

Потом все быстро становилось на свои привычные места и не казалось лишним и обременительным. И квартира в престижном районе была, куда уж лучше тесной «хрущевки» на окраине. И дорогая иномарка с кондиционером казалась своевременным приобретением. И с женой не стыдно было в люди выйти — не дура и не уродина.

На что менять то все это было, на что?!

Вот главный вопрос, который всегда действовал на Прохорова отрезвляюще. И сразу заставлял его прекратить валять дурака и не зажираться.

Это был крах номер один.

Крах номер два — это крах всем мечтам о Полине. Если она узнает, что и он Зойкой не брезговал, то сразу зачислит его в разряд возможных ее убийц. Оправдаться и со временем не получится. И никакие доводы работников правоохранительных органов…

Так, стоп! А с чего он взял, что те станут какие-то доводы в его защиту выдвигать? Дурак совершенный! Да они, может, рады заполучить еще одного подозреваемого. То есть сообщника Панову в камеру подсадить. Убийство Алексея Хаустова они списали на Зойку, но все равно ведь не особо верят в ее причастность к нему.

Так что эту сторону вопроса можно смело считать крахом номер три.

Вывод?

Вывод напрашивается сам собой: нельзя подпускать Полину к Тайке Хаустовой. Нельзя допустить, чтобы эти две бабы таскались по городу и разнюхивали, раскапывали, а потом доносили ментам. И, как следствие, он сам должен занять место подле Полины. Тем самым он убьет сразу двух зайцев — и себя обезопасит от возможных подозрений, и сопротивление Полины скорее сомнет.

— Так что говорила Тая, Поли?

Он очень старался, чтобы голос его звучал мягко.

— Тая говорила мне, что Зоя никем не брезговала. Могла запросто переспать даже со слесарем, который ей кран пришел починить, — стыдясь и краснея, проговорила после замешательства Полина.

— Да вы что?! — ахнул он будто бы искренне, но в душе рассмеялся.

Нет, Панову — идиоту — повезло так, как никому не повезло из его окружения. Наивность и чистота этой милой женщины. Этакая хрустальная лилия, омываемая сверкающими водами горных источников.

Зойка слесарем не брезговала! Да она, не останови ее обязательства супружества, сводный мужской хор к себе пригласила бы. Ей все время было мало, мало, мало. Вишь, кроме него и мужа еще и Панов был. А там, покопайся, еще кто-нибудь из постоянных любовников имелся. Слесарь и инструктор по фитнесу — это так, это продукт одноразовый. А вот из постоянных…

— Кто же еще у нее мог быть? — будто бы задумавшись, проговорил Прохоров, сосредоточившись на мимике, чтобы, не дай бог, не выдала. — Тая называла кого-нибудь конкретно?