А что он мог о них знать — об их отношениях? Как мог судить о его черствости, о преступных замыслах, если он его совершенно не знал?!

— А вы знаете о нем все, хотите сказать? — оборвал Мухин ее с насмешкой, когда Полина попыталась вставить хотя бы слово в защиту Антона. — Разве вы знали о его отношениях с погибшей? О долговременных отношениях с замужней женщиной?

Нет, она этого не знала. Антон никогда не рассказывал ей о своем прошлом, и у нее никогда о ее прошлом не спрашивал. А у нее и не было никакого постыдного прошлого. Прошлого, которое аукнулось бы так страшно и так сотрясающе спустя столько лет. А вот у ее мужа такое прошлое, оказывается, было. И возразить черствому следователю ей было нечем. Поэтому она и вовсе перестала слушать их страшные слова.

— Характерные что? — снова переспросила она, потому что лицо у молодого следователя сделалось совершенно жалостливым, того и гляди, примется гладить ее по голове.

— Вы меня совсем не слушаете, — вздохнул Стас.

И в глубине души тут же проклял Мухина, спихнувшего на него эту дважды пострадавшую милую женщину. Ясно же было, что она ничего не знает. Что даже не догадывалась, с каким мерзавцем живет. И выслушивать от них обо всем этом ей очень болезненно. А Мухин все равно настоял.

— А вдруг ей что-то известно! — гневался старший коллега, без конца теребя плешину на макушке. — Вдруг она слышала что-то или замечала! Как так можно отмахиваться от потенциальных свидетелей, Стас, не пойму!

Стас его понимал великолепно. Но и эту несчастную женщину понимал, как никто. И жалел ее. И не хотел посвящать ее в тонкости проведенной судебной экспертизы. А Мухин настаивал!

— Понимаете, эксперты установили, что характер повреждений на черепе Хаустовой…

— А это кто? — внезапно очнулась Полина.

Опять — двадцать пять! Ну что ты будешь с ней делать! Говорил, говорил, рассказывал, рассказывал, и все без толку.

— Зоя Хаустова погибла три года назад, — начал он все же терпеливо заново.

— А… Вспомнила. Так что там за характер?

Она самой себе представлялась теперь совершенной дурочкой. Можно представить, что этот симпатичный парень думает о ней. Полина вздохнула и призналась нехотя:

— На самом деле, я давно поняла, что обе жертвы были убиты одинаково. Простите меня. Просто я задумалась, вот и повторяю одно и то же. Простите!

— Это вы нас простите, — выпалил он неожиданно и с раздражением отодвинул от себя папку с делом. — Мучаем вас, а ведь очевидно, что вы ничего не знаете. Он так и отказывается видеть вас?

— Да! — выдохнула она с обидой, и глаза ее наполнились слезами. — Я через адвоката пыталась с ним поговорить, Антон ни в какую! Что могло случиться?! Почему? Почему он так со мной поступает?!

На последних словах она не выдержала и расплакалась, как маленькая девочка — горько и со всхлипами. Стас просто не знал, что ему делать, как поступить. Утешить ее было нечем. Судя по фактам, уликам и показаниям свидетелей, муж ее попал к ним надолго. И оправдаться ему будет очень сложно, если вообще возможно.

— Дело ведь в том, Полина, что он и с нами говорить не хочет. Молчит и все! — пожаловался Стас. — Одна надежда была на вас, но и с вами он, оказывается, говорить не желает. Почему, сам не пойму!

Конечно, Воронов прекрасно понимал подследственного. Того обвиняли в убийстве бывшей любовницы и тетки его жены. Тетка была единственной родственницей Полины. Можно себе представить, насколько велико теперь ее горе. И можно представить, что Панов теперь чувствует, осознав все, что натворил. Разве простит ему жена такое?!

— Я не верю! — вдруг горячо зашептала Полина, отняв носовой платочек от лица. — Я не верю, что это он сделал, понимаете! Он не мог! Он не такой! Да, возможно, у него был роман с замужней женщиной. Но разве мало сейчас таких мужчин?

— Много, — охотно согласился Воронов. — Но не каждый убивает ее ради денег.

— Я не верю, что он присвоил чужие деньги. Не верю!

— Но в его сейфе был обнаружен тот самый кейс, с которым, по свидетельству очевидцев, погибшая вышла из дома, села в такси и приехала потом в фирму.

— Но это был его кейс! Это был кейс Антона! И никто не видел в нем денег. — возразила Полина. — Может, он был пустым, этот кейс.

— Куда же тогда подевались деньги, Полина? Хаустов перед самым отъездом, буквально за несколько дней до своей гибели, снял огромную сумму денег с одного из своих счетов. Никто их не нашел!

— Их мог взять тот же водитель, который за Хаустовым приехал. Почему нет? — она сопротивлялась из последних сил веским аргументам. — Он мог войти в квартиру, обнаружить тело, пробежаться по квартире, найти деньги и…

— Он вышел из дома с пустыми руками, тому тоже имеются показания свидетелей, — с усталой усмешкой обронил Стас.

Как он устал! Он никогда так не уставал ни на одном допросе, как от разговора с этой женщиной. Мухин молодец! Знал, кого на него сплавить. Мелкая такая коварная месть за «расхлябанность некоторых сотрудников» — так он назвал подход Воронова к расследованию дела трехгодичной давности. Можно подумать, сам Мухин на тот момент повел расследование по другому пути. Можно подумать…

— Что вы сказали? — опомнился он, пропустив ее слезную просьбу мимо ушей.

— Я прошу вас! — Полина молитвенно сложила руки. — Прошу вас, поговорите с ним вы лично. Я вижу, вы очень хороший человек! Поговорите с ним.

— Говорил! Много раз говорил, только гражданин Панов не желает отвечать мне.

— Я не об этом. — Она досадливо поморщилась. — Я не о допросе! Я хочу, чтобы вы уговорили его встретиться со мной! Скажите ему, что я…

Ей было нелегко обнажать свои чувства перед чужим человеком. Человеком, к которому она стояла в очереди, чтобы попасть в его кабинет. Трое перед ней зашли к нему, двое потом вышли, одного увели. И Полина для этого молодого симпатичного парня не человек даже и не товарищ. Она, в лучшем случае, для него — гражданка. В худшем — единица протокольная. Или фигурант, как у них принято выражаться.

— Что сказать, Полина? Вы не бойтесь, я все ему передам. Говорите. — поторопил ее Стас, заметив ее замешательство.

— Передайте, что я очень люблю его, — прошептала она с непонятным испугом. — И что я не верю, что это мог сделать он. Так и скажите, что жена не верит! Передадите?!

Конечно, он все ему передаст, обо всем расскажет. И Стас закивал согласно, успокаивая милую женщину.

Это ведь и в его интересах, не так ли? В его интересах сломить внутреннее сопротивление подследственного, заставить его дрогнуть если не перед неопровержимыми доказательствами, то хотя бы перед искренней болью и страданиями его жены. Которую, к слову, тот, кажется, обожает.

Стас научился разбираться в людях. И заметил, конечно, как судорожно корчился Панов, стоило при нем упомянуть имя его супруги. Мухин-то счел это излишним артистизмом подозреваемого. А вот Стас — нет. Стас сразу понял. И понял, кстати, почему Панов отказывается от встреч с Полиной.