тянулась, пуповина, похожая на толстую веревку.

— Я поздравляю тебя с дочерью, Йошевет! Дай ей молока! — повитуха обтерла девочку, завернула её в ткань и положила к моей груди.

Я выплыла из тумана, глядя на черноволосую малышку, лежащую рядом со мной,

— У меня же нет молока, — прошелестела сухими губами,

— И не будет, если ребенок не начнет сосать грудь, — повитуха приподняла ребенку подбородок, помогая найти сосок.

Девочка была совсем крохотная, багрово-синяя, сморщенная, и смотрела на меня очень осмысленно, огромными голубыми глазами.

— Какая ты красавица! — прошептала я, заливаясь слезами счастья и облегчения, — Ты самая-самая красивая на свете! — шептала я, целуя ее в лоб и не подозревая, что когда-то такими же словами встречали в этом мире меня. Малышка нащупала губами сосок и сладко причмокнув несколько раз, — заснула.

Повинуясь внезапному порыву, я сняла дрожащими пальцами с шеи медальон с черным камнем и надела на малышку.

— Тебя будут звать Данали! — прошептала я,

— Ты соединишь в себе Свет и Тьму, научишь этот мир терпимости, и будешь самая красивая на свете! — я молилась той первобытной женской молитвой, которую говорят все роженицы, когда Милосердный дает спуститься в мир душе, — молитвой благодарности за эту крохотную жизнь и готовности перенести любые мучения за счастье держать на руках собственного ребенка.

Все расплывалось перед глазами.

Звон в ушах нарастал, мне казалось, что мир наполняется светом, и я поднимаюсь к нему все выше и выше, глядя сверху вниз на саму себя, лежащую на низкой широкой лежанке, на малышку, прижатую ко мне, на повитуху, вдруг заголосившую что-то в полный голос, хватающую тряпки и начинающую их подсовывать под мои бедра, на вбежавших в шатер помощниц, начавших суетиться вокруг лежанки,

— Странно, почему так много крови? — подумала я, растворяясь в этом ярком, теплом все заполняющим собой свете.

Глава 23. Решение

Где то на границе сознания мухой жужжала мысль, — настойчиво, неотвязно. Веки казались тяжелыми, будто слипшимися. Губы пересохли. Я с трудом разлепила глаза. На входе в шатер, спиной ко мне, на коленях стояла повитуха, молясь Неназываемому. Полог шатра был откинут. Всходило солнце.

— Бабушка? — голос казался шелестом.

Женщина вскочила на ноги, бросаясь ко мне, — Девочка моя! Ну, слава Милосердному! — из глаз ее брызнули слезы.

— Что случилось?

— Все хорошо! Теперь все будет хорошо! — она схватила кружку, поднося к моим губам, — Попей, Дара! Все закончилось.

Я начала пить, вдруг поняв, что мне мешает, — Что закончилось, бабушка? Где моя дочь?

Она вливала в меня напиток, — Я все расскажу тебе, моя хорошая. Все расскажу, когда проснешься.

В следующий раз меня разбудил напевный голос повитухи и запах еды. Она стояла вокруг меня, окуривая каким-то дымом. Рядом на столе дымилась похлебка.

— Я чувствую себя хорошо! — я слабо улыбнулась, — Кончай колдовать! Лучше помоги мне сесть и принеси малышку.

Повитуха закончила обряд, принесла мне мокрую холстину, чтобы обтереться.

Глаза её были уставшими, движения суетливыми. Я впервые задалась вопросом, — сколько ей лет.

— Бабушка, ты плохо выглядишь! Ты сидела рядом со мной всю ночь?

Повитуха приподняла меня, напихав под спину подушек, подала миску,

— Три ночи.

Я поперхнулась похлебкой, закашлявшись, — Три ночи?

— Не страшно, моя хорошая, — у женщины тряслись руки.

— Главное, что мы тебя вытащили. Считай у Милосердного из рук.

— Меня? А где Данали?

Бабушка грустно улыбнулась,

— Ты покушай сначала.

— Нет! Принеси мне ее! Я уже устала спать и кушать. Я хочу видеть свою дочь!

— Тебе нужно сначала поговорить с Вождем, Дара.

— Где. Моя… Дочь? — моим голосом можно было резать металл.

— Дара, — повитуха сжала губы, опустила глаза, — давай я позову отца!

— Или принеси мне ребенка или говори! — страх придал мне сил. Я смотрела на нее, понимая, что ничего хорошего не услышу, но как маленький ребенок, требуя получить желаемое немедленно.

Повитуха подняла на меня измученные глаза,

— Малышка родилась раньше срока.

— Где она?

— Она была очень крохотной и слабой.

— Я хочу ее видеть!

— В ней была огромная сила Тьмы.

— Я не верю!

— У нас нет темных, которые могли бы питать ее.

— Что вы с ней сделали?

— Вождь не мог провести Ритуал без твоего согласия.

Я хотела, чтобы она произнесла уже эти слова. Все ее двусмысленности не проникали в мое сознание. Хаварты никогда не лгали. Я хотела услышать правду,

— Что с ней произошло? Ты скажешь или нет?

— Ее больше нет с нами, Дара! — повитуха кусала губы. В почерневших глазах стояли непролитые слезы.

У меня перехватило дыхание.

— Бабушка, что ты такое говоришь? Когда у тебя в последний раз умер младенец?

Повитуха застыла столбом, — губы, как единая скорбная линия, руки сжаты в замок; она казалось, боялась произнести еще хоть слово.

Медленно, помогая себе руками, я слезла с топчана, встала, и как сомнамбула побрела к выходу.

Старуха, словно отмерев, бросилась мне наперерез,

— Давай я позову Вождя!

Я отодвинула ее, вышла наружу и побрела по направлению к своему шатру. Бабушка суетилась рядом. — Тебе нельзя ходить! Ты потеряла слишком много крови! Мы едва остановили кровотечение!

Слезы застилали глаза. Спрятаться. Мне нужно спрятаться от всех.

У входа в шатер сидел Вождь. Увидев меня, он встал, делая шаг навстречу, но я развернулась и пошла к себе. Как он мог допустить это? Или он сделал это специально?

В сердце прорастала острой чернотой ненависть, но как ни странно, я не чувствовала потерю. Почему? Я слишком мало знала свою малышку? Я плохая мать? В висках набатом бился пульс, а в груди застыл лёд.

Задернув полог, — опустилась на шкуры. Теперь никто не мог войти ко мне, но я никого и не хотела впускать.

Я слышала, как они приходили и топтались на циновке у входа, то вместе, то по одному, пытались что-то сказать. Лжецы.

Я чувствовала этот яд, но не понимала, в чем он. На циновке мне оставляли еду, воду, и, хотя аппетита не было, нужно было набираться сил.

На третий день, бездумно глядя в темнеющее небо в прорехе над очагом, — я сняла браслет с руки, посмотрела на сплетенные змейкой две мерцающие силой противоположности. Посмотрела и поняла, что ничем не отличаюсь от всех остальных. Отец не виноват. Это я не принимала свое предназначение.

“Дом жены в доме ее мужа”, — казалось, что Хаэль стоит за спиной.

Оставалось лишь придумать, как это сделать.

Глава 24. Княгиня

Через неделю я почувствовала себя достаточно окрепшей, чтобы выйти на улицу, хотя мне по-прежнему не хотелось