Если бы не медальон, данный ему отцом, Лохем бы не поверил, что едет в правильную сторону. Пустыня казалась совершенно незнакомой. Все вокруг было выжжено беспощадным солнцем.

Кроме этого, грудь выжигал ледяной холод жетона, который воин с недавних пор носил на шнурке, по температуре определяя близость колдуна.

Сейчас казалось, что колдун находится совсем рядом от него на одном и том же неизменном расстоянии, где-то впереди.

— Что за чудеса? — спросил себя Лохем уже в который раз, дотронувшись до жетона,

— Как может Колдун быть все-время впереди меня? Не может же он тоже ехать к убежищу? Он никак не определит его расположение.

И вдруг его осенило, — О, Милосердный! — закричал воин и пустил коня в галоп,-

— Нет больше никакого убежища! Он идет по следу Дары.

Вскоре воин стоял у небольшого цветного шатра.

На земле лежало два неподвижных тела, — его сестра, с ногой, захлестнутой петлей кнутовища, и Колдун, в сердце которого торчал кинжал.

— Лихо! — только и промолвил воин. И порадовался, что его сестра не увидит того, что произойдет дальше.

Он осмотрел Дару, и не найдя никаких повреждений, кроме огромной шишки на голове, поднял девушку на руки, и занес в шатер. Сестра дышала. Слабо, едва заметно, но ровно. Казалось, что она стала еще тоньше, прозрачнее. Лохем безрезультатно похлопал ее по щекам, вглядываясь в изменившееся лицо. Кожа загорела почти до черноты. Губы обветрились, скулы заострились. Лишь ее длинные волосы, — гордость всей семьи, — казалось остались прежними. Живот, раздутый шаром, смотрелся неуместно. Мужчина положил на него руку, не веря своим глаза, не принимая того, что он видит разумом. Внутри толкнулся ребенок. Ощущение было странным, невозможным, и почувствовав это неожиданное движение изнутри, Лохем сначала отдернул руку. Но потом, отругав себя, вновь положил ее на живот сестры.

— Все будет хорошо, малыш. Потерпи, — воин встал и вышел из шатра.

Схватив тело колдуна за ноги, он потащил его к видневшейся невдалеке расщелине. Положил у самого обрыва, головой вниз. Вытащил нож из груди. Резанул по яремной вене. Кровь потекла темная, почти черная, капая куда-то в невозможную глубину.

Лохем встал на колени, достал жетон, макнул его в кровь,

— О Милосердный! Прими мою боль и эту кровь в искупление справедливости! И пусть никого не запишут в убийцы на небесах, кроме меня! Кровь к крови! Душа да поднимется для нового кругооборота!

Он столкнул тело в расщелину. Туда же швырнул жетон. Встал на ноги, зачерпнув горсть песка, и отходя от края, проговорил, развеивая его по ветру,

— Тела наши прах и пепел. Прости нас, о Неназываемый! И не суди по Справедливости! Лишь по Милосердию!

Раздался грохот. Земля задрожала. С горы посыпались камни. Сначала мелкие, потом более крупные, сметающие все на своем пути. Лохем бросился к шатру. Расщелина сомкнулась.

Обернувшись, мужчина понял, что валуны, катясь с горы, обошли лестницу, со стекающим по ней ручейком, место, где раньше было убежище, и шатер, находящийся на продолжении этой линии, рядом с которым стояла сейчас Дара, зажав ладонью рот, давя собственный крик, и глядя на происходящее огромными глазами. Это было удивительно и невозможно.

Запоздалый ужас накрыл, и воин упал на колени, благодаря Милосердного за их спасенные жизни, давая обет благодарности и обещая уйти на обучение к одному из старцев. Он знал, что подарки Милосердного это всегда аванс. И подарки эти не делаются просто так. Закончив, он встал и отправился приводить сестру в нормальное состояние.

В путь они отправились лишь на следующее утро.

Лохем хотел убедиться, что с Дарой все в порядке, еще раз смазал её синяки и шишки лечебной мазью, разбудив на рассвете с первыми лучами солнца. Нужно было еще успеть собрать ее шатер и кое-какой небольшой скарб.

— Ты, погляжу, научилась путешествовать налегке, — зубоскалил он, когда на его просьбу, взять лишь самое необходимое.

Дара обмотала шарф вокруг головы и подхватила книгу, с узнаваемой дырой посередине.

Воин нахмурился, показывая на дыру, — Это то, о чём я думаю?

— Да, — ответила просто женщина, — И отдай мне нож, пожалуйста. Он теперь мой.

Ни слова не говоря, мужчина протянул ей кинжал.

— Не порежься. Может возьмешь его, когда приедем домой? Я подарю тебе ножны.

Дара подумала, и убрала нож в книгу.

— Так надежнее.

Через час они тронулись в путь. Лохем после недолгих раздумий взял с собой также шкуры. Неизвестно еще, как сложится путь.

Двигались они медленно. Огромный черный конь легко нес поклажу. Дара ехала верхом, воин шел рядом. К вечеру остановилось на ночлег.

— Милая, сможешь организовать нам воду? Маэр целый день не пил. Да и нам бы помыться.

Девушка грустно покачала головой,

— Нет, Лохем. Воды не будет.

Он неверяще всматривался ей в лицо,

— Так это была правда?

Дара достала кинжал из книги, стала вертеть его за рукоятку, воткнув острие в обложку.

— Все изменилось, правда?

— Да, — кивнул воин, — Вон отец Дарину посох отдать хочет.

Девушка подняла на него усталые глаза,

— Хочет, значит отдаст. Но не сейчас. Рано еще. Зависти много.

— Что это значит?

— Потом поймешь. Давай спать. Я устала, — и она свернулась на шкуре, зажав в руке рукоять кинжала.

— Дара, — шепнул ей воин, — Зачем тебе кинжал? Я рядом. Я буду защищать тебя!

— От этого не защитишь, — прошептала девушка, засыпая. А он еще долго сидел у костра, пытаясь понять, как получилось, что в его простой и ясной жизни вдруг все так запуталось.

В племя они вернулись к полудню следующего дня.

Хаварт встретил их у входа в стан, помог Даре слезть с лошади, пожал руку Лохему, и повел дочь к ней в шатер.

— Отдохни, девочка, — сказал он, распахивая убранное для нее жилище. Сегодня вечером устроим праздник в честь твоего возвращения.

Дара опустилась на циновку под навесом, не входя в шатер, посмотрела вдаль.

— Как ты? — отец стоял рядом, всматриваясь в ее родные, но такие забытые черты лица, — заострившиеся скулы, повзрослевший взгляд, и черное-белое облако Тьмы над головой, как будто сцепившееся своими противоположностями. Внутри этого облака мерцала темная аура ребенка.

— Как она это выдерживает? — подумал он.

Дочь подняла глаза, улыбнулась вымученно,

— Не думаю, что это хорошая идея, отец!

— Какая именно?

— Праздник.

— Почему? Твои братья уже два дня на охоте. Должны были вернуться еще вчера вечером.

— Дарин с ними?

— Да, он очень хотел поймать к твоему возвращению дикую козу. Ты же любишь козлятину.

— Козлятину… — слезы побежали по ее щекам, — Коза,