Однажды ведь это кончится?

Примерно через пять миллионов лет раскаленное добела сверло из моей головы убрали. Тишина обрушилась целительным водопадом на истерзанные уши.

Я осторожно, стараясь не расплескать жидкий мозг в черепе, дотянулась до телефона и посмотрела время.

Семь утра. Воскресенье.

– А-а-а-а! – сказала я потолку.

Потолок отозвался новым взвизгом, и сверло врезалось в голову через уже подготовленное отверстие.

Кажется, это сверху.

Неужели Ярослав был проклят Любовью Матвеевной и мутировал в человека-соседа с дрелями в обеих руках и колонкой вместо головы? А та музыка, что вчера включалась, была проверкой боевых систем?

Я накрыла голову подушкой, но даже сквозь пух и перья сверло продолжало ввинчиваться в мой мозг.

Эй, вообще-то существует закон о тишине! Кажется, сверлить можно только с девяти!

Я подскочила и стала одеваться, намереваясь быстренько откусить голову Ярославу, тому, кто сверлит, тем, кто живет рядом, и всем, кто попробует меня остановить! А потом СПАТЬ.

Мимолетная мысль о том, чтобы накрасить глаза и уложить волосы посимпатичнее, чем вчера, когда я выскочила в мятой футболке и с гнездом на голове, слегка меня напугала. Так я скоро буду краситься, отправляясь выносить мусор, а то вдруг опять Ярослав выйдет.

Однако новый приступ сверления быстро смел все остальные мысли, кроме одной: УБИВАТЬ!

Этажом выше уже происходил какой-то кипеш.

Дверь в квартиру Любови Матвеевны была распахнута, там ходили люди в костюмах химзащиты со страшными канистрами в руках, из которых распыляли что-то дико вонючее.

Перед квартирой по соседству уже стояли три человека: с моего этажа, с тринадцатого, и еще незнакомая мне женщина с младенцем. Все трое орали, а младенец молчал и смотрел вокруг ошеломляюще голубыми глазами.

Сверлили в той квартире, рядом с которой они толклись. Сосед с тринадцатого непрерывно жал на кнопку звонка, но ему не открывали.

– Точно там?! – орала женщина с младенцем.

– А где ж еще?! – так же ором отвечали ей.

– А давайте новенького спросим, вдруг он! О, Ева, позвони туда! – Она кивнула на квартиру Ярослава.

«Ну уж нет! Сегодня вы меня не поймаете!»

Я заткнула уши и попыталась скрыться на лестнице, но мне наперерез бросился еще один человек в костюме химзащиты.

– Вы с этого этажа?

– Нет!

– А с какого?

– Ниже!

– Мы травим тараканов, сейчас побегут по другим квартирам, разбег три этажа! Закажите обработку сейчас со скидкой в тридцать процентов! – проорал он мне в лицо. – Видели, какие там у бабки тараканы?! Просто мутанты!

– Не хочу!

– Вам же хуже будет!

– Да пустите вы меня! – Я попыталась прорваться, но снизу его подпирала еще одна активистка подъезда, которая решительно отодвинула препятствие и тоже заорала:

– Так это вы мусор на газон бросаете?!

– Какой мусор, господи… – Я начала отступать к лифту.

Дрель вдруг перестала визжать, а дверь, куда звонили, распахнулась:

– Динь-дон! Ведьма мертва! – пропел мужик в комбинезоне, появившийся оттуда. – Старая сука мне двенадцать лет не давала ремонт сделать! Терпите!

Двери лифта раскрылись, и оттуда вывалился вчерашний наряд полиции, моментально упершийся в меня.

– Еще один инопланетный разведчик? – сладким голосом поинтересовался один из полицейских.

– Нет, теперь… – начала я.

И, конечно, в этот момент Ярослав распахнул дверь и застал карнавал в дурдоме в самом разгаре. Почему-то все замолчали и посмотрели на меня.

– Нас захватили тараканы-мутанты! – громко сообщила я, не успев придержать язык.

В этот момент заорал и младенец.

Рано или поздно в жизни каждой женщины наступает тот самый тяжелый момент.

Как бы ты ни тянула, отделываясь двумя строчками в мессенджере, как бы ни пыталась отсрочить неизбежное телефонным разговором, но однажды придется взять себя в руки и поехать в гости к маме.

Мы с мамой не очень близки. Когда знакомые рассказывают, что со своими созваниваются каждый день и приезжают в гости раз в неделю, я молчу, хотя с языка рвется вопрос: о чем можно так часто разговаривать?

Они просто продолжают держать в четыре руки общее поле жизни, которое есть у всех детей и родителей. Но однажды что-то происходит – и оно рассеивается.

Наше разрушилось в тот вечер, когда я боялась вернуться домой. Боялась, что мама взглянет на меня и сразу поймет, что случилось. Поймет, кем я стала… Но оказалось, что был вариант хуже – когда я вернулась, она даже не заметила, что со мной что-то не то.

Ее мир тоже треснул в ту ночь.

Пока я бродила по улицам, не зная, что делать дальше, она сидела на кухне, за окном темнело, предметы теряли четкие очертания и превращались в незнакомые фигуры, в чудовищ, которые ждут, пока ночь заявит о своих правах. И с каждой минутой из нее вытекала кровь надежды и любви.

Я знаю это, потому что однажды тоже сидела вот так на кухне и ждала своего мужчину. К счастью, у нас с ним не было общей дочери, которая со скандалом сбежала бы из дома и бродила по городу после попытки изнасилования.

Представляю, как было страшно маме.

Настроение и состояние близких чувствуешь всегда, хоть краешком души. И когда твоя дочь в аду, а твой муж с другой, сердце распадается на снежные хлопья, не выдерживая напряжения.

С той ночи мы перестали разговаривать. Я просто не могла ничего сказать, а она думала совсем о другом.

Моя боль внешне выглядела как равнодушие подростка без стыда и совести. Я уверена, что перепутать было легко, так же как разозлиться на меня и посчитать бессердечной тварью…

Особенно когда у тебя есть своя боль.

На этой боли мама и сосредоточилась. В ее мире она осталась совершенно одна, и виноваты в этом были все остальные. Я даже знаю, что она обвиняла и меня в том, что случилось тогда, потому что однажды она проговорилась.

В тот день, когда отец забрал остатки вещей и ушел окончательно, она кричала, выла, билась всем телом о стены и не удержалась от яростного: «Можно понять! Она моложе, и дочери-шлюхи у нее нет!»

Все началось не в тот вечер, а намного раньше. Уже несколько месяцев в воздухе висело напряжение, и я искала любые поводы, чтобы сбежать из дома подальше и быть там подольше. Маме бежать было некуда, ей надо было принимать реальность и видеть, как отец отдаляется от нее, ловить намеки и умирать от подозрений.