— Ну, думай так, если это тебя утешает, Змей, — Эмиль фыркает и шагает на лестницу, — не буду же я разбивать твои наивные иллюзии, друг.

Впервые в своей жизни Эрику хотелось сказать Эмилю, что он не друг, а форменный мудак. Но…

В конце концов, это ведь его пари. Он буквально сам вынудил Эмиля в нем участвовать.

— Может, сойдемся на ничьей? — это произносит голос Эрика, но точно не он сам. Он бы в здравом уме такое не озвучил ни при каких условиях.

Эмиль останавливается, неторопливо оборачивается, пристально вглядывается в Эрика, поднимает брови, требуя объяснений. Еще бы они были.

— Ты забросил поиски той девчонки, — находится Змей, — разве не она твой краш?

— Если мне суждено ее найти, я найду и неделей позже, — невозмутимо парирует Эмиль, — так что нет, это не причина.

Вот когда не надо, у этой паскуды проснулось здравомыслие.

— Чего тебе надо от Насти? — шипит Эрик, сильнее оправдывая собственное прозвище.

— Хочу её, — у Эмиля получается сказать эти два слова с таким бесконечным смаком, что у Эрика самого сводит все нутро. — Просто хочу. И все. Ты хочешь признать свое поражение? Ты ведь помнишь, что в этом случае ты оставляешь девчонку мне и ждешь, пока я с ней не наиграюсь?

Эрик поскрипывает зубами. Он помнил. Эти условия они утвердили еще давно, чтобы не повадно было сливаться по всякой херне. И впервые они так бесили.

— Твой ход, Змей, — насмешливо роняет Эмиль и сваливает в свою берлогу.

К себе Эрик возвращается еще более злой, чем он выходил из квартиры. Надо же было так упустить момент. При одной только мысли, что Эмиль уже успел сделать с ней, в крови вскипает гнев, напополам с возбуждением.

Она, наверное, была так хороша возбужденной... Жаль, не было возможности увидеть.

В прихожей Эрик застает Леру возящейся со шнурками на ботиночках. Пока его не было, она успела встать и собраться.

— Какого хрена? — емко интересуется он, останавливаясь в дверном проеме. Русский мат его всегда невыносимо радовал одним своим звучанием.

— Ну, тебе же не до меня? — Лера-мать-её-Валерия недовольно кривит губки. — Как соседка? Помощь ей пригодилась?

Эрик просто шагает вперед, роняя свою ладонь на её горло и сжимая пальцы. Не сильно, но с намеком, что он не в том настроении, чтобы терпеть еще и её закидоны.

— Я не разрешал тебе уходить, — раздраженно рычит он и подталкивает девушку обратно, в комнату, к сбитой постели.

Она могла бы взбрыкнуть, но её зрачки расширяются, и она сама подается к Эрику, когда он заваливает её на кровать и задирает узкую юбку аж до пояса. Детка любит грубое обращение.

— На колени, живо, — Эрик резко хлопает девчонку по ягодице. Она взвизгивает, но с закушенной от предвкушения губой торопливо перекатывается на живот.

Ну и отлично, лица не видно. На то и был расчет. Можно прикрыть глаза и представить на её месте кого угодно. Точнее, ту, которую сейчас хочется.

Главное случайно не назвать эту Леру Настей. В конце концов, им еще вместе работать.

Я просыпаюсь рано утром по инерции, даже без будильника, вот что обиднее всего.

Просыпаюсь, сажусь на кровати, спускаю ноги на пол в поисках тапочек, пытаюсь растолкать свой мозг и придумать, что можно приготовить мужу на завтрак, чтобы ему угодить…

Слово «муж» действует на меня прекрасной отрезвляющей подзатрещиной.

Какой еще завтрак? Какое еще угодить?

Отныне и присно, во веки веков Денис Назаров от меня может получить только тарелку с яичницей, поджаренной на синильной кислоте. Чтобы она ему там все растворила, что в организме лишнее.

Вставать не надо, идти на работу не надо — спасибо Эрику, от половины моих обязанностей я, считай, избавилась, а на форум можно и попозже зайти. Можно с чистой душой вернуться в постель и попытаться доспать. И я честно пытаюсь сделать именно это, но…

Сон, увы, не идет.

И с каждой секундой бессмысленного зависания в потолок я начинаю злиться на себя все сильнее. Когда приходит Мандарин и начинает заискивающе когтить на моей груди одеяло и бодать мою щеку широким лбом, всеми силами напоминая мне о том, что я живу в этой квартире лишь потому, что мне велено его кормить — я сдаюсь и подчиняюсь воле рока и бессонницы.

Надо найти какое-нибудь хорошее успокоительное и спать до полудня. Или работу, на худой конец, чтоб ходить на неё аж к восьми утра и оправдывать свои ранние подъемы жестким рабочим графиком.

На кухне Мандарин получает свою порцию еды, я же огибаю подоконник по широкой дуге и возвращаюсь в комнату, торопливо переодеваясь для пробежки.

Что-то такое висит в воздухе кухни, будто терпкий привкус так и не случившегося грехопадения. И думать о том, что это я сидела на этом подоконнике с раздвинутыми ногами…

Что малознакомый мне мужчина творил со мной такое…

Но как творил…

У меня аж снова пересыхает во рту при одном воспоминании.

О том, что одного короткого оргазма мне будет маловато, мой организм поведал мне уже после того, как я выставила Эмиля за дверь. Когда я два часа провалялась в постели, на холодных простынях, и пытаясь унять возбужденное кипение крови.

А еще говорят, что это мужикам мучительно терпеть возбуждение.

Я бы поспорила с тем, кому мучительней.

Пробежка выходит короткой — четыре круга по двору, а потом я выбегаю уже на улицу и бегу по ней, в поисках сносного гипермаркета. В холодильнике болтаются останки вчерашнего ужина, но я еще не готова их оттуда доставать. Вот вечером — отличный вариант. А мне на завтрак хватит какой-нибудь шакшуки[6].

Да здравствует холестерин, и так далее.

Я снова избегаю лифта, снова предпочитая лестницу, правда мимо двери Змея пролетаю чуть ли не на первой космической скорости — а вдруг его девица, которую хорошо было слышно этой ночью, сейчас задумает собраться домой? Не то чтобы я стеснялась его баб и мне было до них дело, но почему-то мне не хочется с ней пересекаться. И даже знать, как она выглядит.

Это ведь его дело, с кем спать, так?

А я знакомиться и дружить с ней не обязана!

Звонок в дверь застает меня уже у сковородки, перемешивающей мелко нашинкованные кусочки перца и томатов. Так, ладно, матбуха[7] так быстро не пригорает. Но если это Эмиль, я даже открывать не буду.