– Проверить надо действия Манюнины, – предложил он Сливе и разлил самогон по стаканам.

– Помянем давай друга моего Илью. – Волдырь поднял стакан. – Хороший был мужик. Веселый, крепкий, все умел. Вот только бабник да матерщинник, но если и загуливал, то на материке…

– А как случилось-то? – перебил Слива.

– Никто не знает. Ветер сильный дул, штормило. Они с мужиками на дальние порядки с вечера ушли, должны были утром вернуться. Не вернулись. Ну, думаем, пережидают ветер. На следующий день тоже нету. Поехали искать. А их, голубчиков, уже на берег выбросило, всех троих. Недалече друг от друга. Лодку так и не нашли. А будь деревянная, могли бы выплыть.

– Железная была?

– «Казанка», из первых. Только купил Илья. С тех пор я их и не люблю, железяки эти. Ну, Царствия Небесного!

Выпили. Помолчали. Занюхали хлебом.

– Ты же неверующий, дя Вова? – поинтересовался Слива. После беготни с ведрами у огня, и двух стаканов самогона у Манюни, да еще одного с Волдырем он оттаял и повеселел.

– Это я к слову. Говорится так! – заоправдывался Волдырь. – Зато ты, я вижу, сильно верующий! Синий вон весь, как урка с мыльного завода! Крестов да куполов только и не хватает…

– Ошибки молодости, я ж тебе говорил, – улыбался в ответ Слива. – Хочешь, Николаич, расскажу тебе одну историю на тему крестиков?

– Валяй! Только налей сначала.

Выпили еще, Слива сел на лавку и, глядя на огонь в печи, стал говорить:

– Поверишь тут в крестики эти, дядь Вова, когда все сходится, все один к одному. Вот был я в армии на контракте. Не срочную уже служил, а так, по своей воле. Денег хотелось заработать, а тут как раз войнишка небольшая, городок один в горах взбунтовался. Ну, думаю, деньжат по-легкому срублю. Тогда платили хорошо.

Только вышло все не так сладко, как я мечтал. Во-первых, при отправке пьянствовали крепко и крест нательный где-то я посеял. Да и горцы эти упрямые ребята оказались, ни в какую не сдавались. У нас уже и потери в бригаде заметные, и опечалились мы, и обозлились, и устали как собаки.

А тут друга моего враги на мину подловили. Погиб. Хорошо, что хоть сразу, не мучился. Мы, конечно, вычислили их и отомстили, потом поехали на то место, где его подорвали, решили помянуть и крест вкопать. А дело было прямо напротив церкви. В городе этом одна церковь живая оставалась, в самом центре. Вся побитая, пострелянная, но живая. За каменным забором пряталась. Все наши старики, кому идти некуда было, туда приковыляли и от войны там спасались. Штук десять бабушек и пара дедов. А защищало эту церковь отделение солдатиков с сержантом во главе.

Возле нее и устроили мы поминки. Выпили спиртику из фляжек. Крест вкапываем. Ребята наши с пулеметами в переулочках на шухере сидят. Тут калитка в церковной ограде открывается, выходит женщина. Обычная такая русская тетка, в темное одетая. Не молодая уже, но и не старуха. И говорит: «Ребята, у кого креста нет, подходи!» А у меня как раз, говорю же, по какой-то пьяной суматохе крест пропал. Понтовый был, серебряный, на тоненькой цепочке. Я еще подумал, когда его посеял, ну все, теперь точно хана! И тут эта тетя. У нее в руке крестиков целая связка, подхожу я к ней, а она с себя крестик снимает и на меня надевает. Помню, теплый еще даже был. Зима кругом, грязь, дым, морось, а он сухой и теплый. Латунный. На черной нитке. Со мной еще двое пацанов подходят, она им тоже крестики навешивает. Остальные наши парни то ли не слышали, то ли сильно смелые от спирта были. А может, свои кресты имели.

Я ее спрашиваю, не надо ли чего-нибудь вам? Она – нет, говорит, все у нас есть. Солдаты кормят, поят, защищают. Они у нас теперь все верующие. Обещают стариков по интернатам на большую землю развезти. Жаль, не спросил я, как ее зовут. Она еще нам объяснила да показала, где у местных моджахедов снайперы сидят, из каких окон пулемет по солдатам работает, и даже крышу указала, где гранатометчик прячется. Мы их потом всех прищучили.

Ну а затем и нас поймали на фугас. Висит на заборе мешок, будто с мусором, а в нем тротилу кила три и гаек ржавых полведра в качестве поражающего элемента. Заборы у них высокие, как раз по уровню башни. Рвануло так, что всех с брони смело, как крошки со стола. Кто ранен, кто убит. А в нас троих ни осколочка, ни гаечки не влетело, разве что оглохли ненадолго. Мало того, мы еще убитых-раненых собрали, ходим, как зомби, качаемся, не слышим, что эти шайтаны с окрестных крыш нас выцеливают, а попасть не могут. Только трассеры мимо летают. А мы ни спрятаться, ни отстреляться – так контузило. Зато целые. Своих перевязываем. Хорошо, подмога быстро подошла… Вот тебе и крестики, дядя Вова!

Слива помолчал и добавил:

– Курить охота…

Волдырь достал папиросу и протянул ее Сливе.

– Не, это я так. Бросил же, – отмахнулся тот.

– Ну, тогда я. – Волдырь прикурил и выдохнул дым в печь. – Давай-ка допьем! Стало быть, хорошее дело мы сегодня сделали, церковь погасили. Утром сходим, поглядим…

…Когда окончательно рассвело, стал виден урон, нанесенный церкви огнем. Одна стена превратилась в уголья, чудом стоящие друг на друге и хранящие форму бревен. Весь остальной сруб тоже обуглился, сильно почернел, даже главка с крестом покосилась и была покрыта слоем сажи. Дранка на колокольне обгорела, тес полопался, но колокол чудом остался висеть. Ясно было, что косметическим ремонтом тут не отделаться.

Волдырь со Сливой оглядели берег рядом с костровищем и заглянули в палатку, брошенную туристами. Волдырь собрал вокруг костра пустые бутылки и сигаретные пачки в найденный тут же пакет, а Слива вытащил из палатки два тонких черных одеяла.

– Хорошие спальники вражеские, жалко бросать, – сворачивая их, объяснил он Волдырю. – В палатке лужа, а они сухонькие. Ткань будто космическая. Маде ин Пакистан.

– Правильно, себе возьмем! – согласился тот. – Такие вещи пригодятся! А вот палатка без надобности. Зачем нам желтая, как у сумасшедшего художника Ван Гога?

– Чего? – От изумления Слива перестал крутить одеяла в колбаски и уставился на Волдыря.

– Был такой художник, Ван Гог, – стал деловито объяснять тот, – желтые звезды рисовал, цветы-подсолнухи, короче, любил желтую краску. А потом в больницу попал, умом тронулся. Ухо сам себе бритвой отрезал.

– Откуда такие сведения?! – Своим удивлением Слива доставлял Волдырю не сравнимое ни с чем удовольствие.

– В книжке читал. У нас в сельском магазине на берегу Зиночка работает. Умна и беспощадна. Любит книжки. У нее там целый стеллаж накопился, люди несут. Кто что, всякую ерунду в основном. Но бывают и ценные экземпляры. Я захожу, она мне: берите, говорит, Владимир Николаевич, а то в макулатуру сдадут.

Слива внимательно слушал и улыбался.

– Вот ты, Слава, в горнице моей жить отказался, – продолжал болтать Волдырь, – а ведь там у меня целая полка книг хороших. «Царь-рыба» есть, «Старик и море», «Медведь» и даже «Бесы». «Луна и грош», «Остров сокровищ»… А палатку эту в лесу аж из Москвы видать будет. Пусть тут стоит.