* * *

Из смрадной духоты стального чрева раскаленной автоцистерны Карат не выбирался с таким облегчением как из стерильной карантинной приемной. Только на улице стало доходить, что, возможно, этот невзрачный барак видел сотни и тысячи смертей.

Без мучений. Просто заснуть и не проснуться.

Получается, зря ее спасал. Тащил за собой, думал, что так лучше. Спасибо, что по дороге ей не пришлось страдать наравне со всеми, для женщины выделили место в кабине.

А может и не зря. Подарил лишние несколько часов жизни. Останься она в той лесополосе и хана, ведь прямо на нее шагали мертвяки привлеченные канонадой.

Не говоря уже о том забавлявшемся атомите.

И куда теперь? Теперь можно и в больничку. Только обойти морг стараясь не коситься на дым из трубы и бешено надеяться, что с Шустом все хорошо.

* * *

Грета покачала головой:

— Карат, мне очень жаль, очень, но я тут ничего не решаю, и никто из наших такой вопрос не решит. Бесплатно пациентом с таким статусом никто здесь не станет заниматься, а на твоем друге уже большой долг, он в базу неплательщиков внесен. Ему понадобится целый комплекс регенерационных мероприятий, все очень серьезно, у него взрывная ампутация, повреждены позвоночник, спинной мозг, кишечник. Чудо, что он вообще выжил, его продержали на спеке слишком долго. Вы, рейдеры, считаете, что даже безголового на нем можно довезти куда угодно, и это в чем-то верно. Но спек — яд, с ним все упирается во время. Даже здорового большая доза убивает за часы или даже минуты, а что говорить за такого калеку. Это настоящее чудо. Большое чудо, что довезли.

— А без этих регенераций он выживет?

— Шансы есть, но процесс восстановления займет очень много времени.

— Сколько?

— Не могу сказать точно. Может полгода, может меньше, а может больше. Но не слишком на это надейся, ему нужна серьезная помощь.

— И точную сумму ты тоже не сможешь назвать?

— Требуется комплексное обследование, но даже с ним точную сумму не определить. При таких травмах всегда возникает что-то непредвиденное, при нем надо дежурить день и ночь, причем не кому зря, а людям вроде меня. Очень тяжелый случай.

— Ну а если на первое время оплатить? Это сколько?

— Не меньше ста, а то и ста пятидесяти споранов.

Карат не удержался, присвистнул.

— Не свисти, денег не будет.

— Так их и так нет. Сто пятьдесят виноградин? Ну и расценки у вас.

— Обычно они гораздо меньше, но у Шуста плохой статус, он тут проштрафился. И покалечило его очень нехорошо.

— Да я все понимаю, но сто пятьдесят, это смертный приговор.

— Жаль такое говорить, но это оплата только на первую неделю интенсивной терапии, а вытаскивать его придется не меньше двух-трех. Потом потребуется ускоренная регенерация и восстановление, это уже гораздо дешевле, но тоже немало. И так пока ходить не научился. Очень опасно когда травмы спинного мозга осложнены ампутацией нижних конечностей, после них зачастую возникают осложнения с опорно-двигательным аппаратом.

— Гм… Пары сотен споранов у меня нет.

— Карат, я очень хочу помочь, но… Слушай, у вас же бой был, вы воевали.

— Вот то-то. Я вообще удивлен, что Шуст должен платить. Он ведь за Полис воевал, а не борщом обварился.

— Но он в снабжении, а страховка распространяется только на военных на полном контракте. С ними таких проблем не бывает.

— Понятно.

— Но ты все же попробуй записаться на прием к Карбиду. И при записи укажи, что хочешь похлопотать за друга покалеченного в сегодняшнем бою. Он не всех принимает, тем более пришлых, но такого может и принять. Он уважает воевавших. Если сумеешь поговорить с ним как со мной, он точно устроит бесплатное лечение. Ты умеешь быть убедительным.

Грета бледно улыбнулась рефлекторно поправив свои роскошные волосы.

— Ладно, меня ты тоже убедила. Попробую твой вариант. И где можно записаться на прием?

— Это недалеко. Тут все недалеко. Только учти, что сразу он никого не принимает, ни разу такого не было. Минимум день придется ждать. Скорее даже два или три. Плохо, что твоему другу придется ждать лечения, но тут я ничем не смогу помочь.

* * *

Из роскошной приемной Карат вышел как оплеванный. Та расфуфыренная фифа, которая принимала у него прошение, должно быть сразу побежала руки мыть. Ну как же, осквернилась, запачкалась о бумажку исписанную нищим бродягой. Лицо у нее и до этого было кислее не придумаешь, а тут скривилось, будто тонну зеленых лимонов только что сжевала.

Замечал до этого за Сурком повадки холопа каким-то чудом угодившего в ряды аристократии, но тут случай куда более запущенный. Эта приближенная к главному боссу секретарша, зашла куда дальше никчемного командира. Похоже, не считала за людей никого кроме узкой кучки привилегированных граждан Полиса. Она показывала это всем своим видом и не забывала делать словесные намеки. Выглядело это так, будто не слишком потасканную работницу плечевой отрасли отмыли при помощи стирального порошка, густо накрасили, посадили на императорский трон и объявили, что все вокруг быдло, а она величайшая королева Вселенной.

Как-то странно здесь столкнуться с таким отношением. От Улья Карат ожидал поголовной демократичности. Но нет же, и здесь некоторые равны, а некоторые равнее[11].

Смешно и противно смотреть на такое, но в чужой монастырь… Не будь Шуст в столь отчаянном положении, Карат бы не постеснялся высказать этой напыщенной макаке несколько не самых ласковых слов. И дверь бы захлопнул с такой силой, чтобы стекло не выдержало, хлипковатое оно в нем.

Смешно подумать, но это в Улье.

Вот каким надо быть недоумком, чтобы обитать в домах, где двери, а местами и целые стены сделаны из стекла? В случае прорыва тварей даже не думай там отсидеться, ищи убежище понадежнее. Вот только где, если здесь практически все строения такие смешные в своей непрактичности.

В Улье каждый дом должен быть крепостью. Все остальное — гнусное извращение. Смотреть на это место Карату смертельно надоело, а ведь всего ничего здесь пробыл.

Хрустальные домики, буйная цветущая зелень, ни сантиметра колючей проволоки до самого периметра, живая музыка, сплошная вереница баров и ресторанчиков на двух центральных улочках для публики приличной, с местным гражданством, и забегаловки на удалении от них для тех кого здешние «из грязи в князья» сочли недостойными.