когда путь назад уже невозможен!

Какая глупая оплошность – такая дурацкая ошибка! Один неверный шаг… Повернуть бы время вспять! Неумолимое, вредное время!

– Наверху… – вдруг прошептал старик, и Зигфрид от неожиданности вздрогнул.

– Что? – неуверенно переспросил дракончик.

– Ты спросил, дракон, бываю ли я наверху…

– Ах, да, если позволите… Доводилось ли вам в последнее время бывать, скажем так, на улице?

Незнакомец горько усмехнулся и лишь покачал головой. И отвечал дракончику так:

Что странник позабыл среди терзаний,

Средь суеты волнений истовых сердец?

Лишь плод своих увядших ожиданий,

Обмана мудрости потерянный венец!

Мирскою славою пресытившись изрядно,

Прельстившись сладостью запретного вина,

Тропою темною он гнал себя нещадно,

И чашу мудрости испил глупец до дна.

Услышав эти строки, Зигфрид еле удержался от того, чтобы по привычке почесать голову, и изо всех сил изобразил понимающий взгляд. Старик обреченно вздохнул.

– Что это у тебя? – вдруг спросил древний рыцарь.

Проследив за направлением его взгляда, Зигфрид понял, что старик имел в виду посох. Только вот с посохом произошло нечто необычное – кое-что, на что Зигфрид сразу не обратил внимание: посох светился. Он пульсировал бедным, слабеньким огоньком – едва заметным, но несомненным.

– Что это? – рыцарь настороженно повторил свой вопрос.

– Это посох… – задумчиво ответил Зигфрид и, чтобы получше разглядеть свечение, поднес посох к своим глазам. К его удивлению, старик отпрянул, дрожа и прижимаясь к холодному надгробию за своей спиной.

– Убери это! – прошипел он. – Спрячь это мерзкое изделие!

Зигфрид озадаченно глядел на посох. Сияние казалось волшебным, но он почему-то был уверен, что оно отнюдь не мерзкое. Ему вспомнились слова Тибо – совет держать посох наготове. Что все это значило? Не имел ли посох какое-то отношение к таинственной патронессе пушистого шарика?

Размышления дракончика прервал молниеносный скрежет. Он поднял голову на звук и увидел, как в свете факела сверкнула сталь. Сам не понимая, что он делает, Зигфрид взмахнул посохом, заслоняясь от неожиданной опасности, и старик, бросившийся было на него в стремительном выпаде, вскрикнул и повалился на землю, закрывая лицо руками. Времени на раздумья не оставалось. Позади путь преграждала стена, вход в пещеру был наверху на недосягаемой высоте. Оставалось одно – броситься вперед, в объятия темноты. И дракончик ринулся навстречу неизвестности.

Лесные равнины

Зигфрид бежал сломя голову – в который уже раз за последнюю неделю.

Нырнув в темноту там, где по его расчетам должна была располагаться дальняя стена пещеры, он, к своему облегчению, обнаружил себя в узком, но достаточно высоком проходе, который вел немного вниз и налево.

Света, испускаемого посохом, было достаточно для того, чтобы разглядеть гладкие стены, выложенные серым полированным камнем. Это был не естественный проход – кто-то явно соорудил и отделал его в незапамятные времена, решил мимоходом Зигфрид.

Он вихрем пронесся вниз по коридору и в недоумении остановился на развилке – здесь проход разветвлялся на два рукава: один продолжал убегать вниз, а второй под крутым углом взмывал вверх, и из него веяло свежим воздухом. Торжествуя, Зигфрид нырнул было навстречу свободе, но неожиданный грохот заставил его остановиться. Он сбавил темп и сделал несколько осторожных шагов вперед – сомнений быть не могло, звуки раздавались немного сверху, отражаясь от гулких стен выбранного дракончиком коридора. И они приближались.

Словно зачарованный, Зигфрид продвинулся еще на пару метров, до того места, где коридор изворачивался змеей и терялся в темноте. Грохот звучал все настойчивее. Зигфрид не решался преодолеть поворот – более того, ему стало казаться, что это была не самая блестящая идея. Грохот стал совсем близким и разрешился в целую какофонию звуков: скрежет металла о камень, бряцание стали, лязг ржавых доспехов. На стене заиграли отсветы дрожащего огня.

Глаза Зигфрида округлились от ужаса, апатичный страх превратился в здоровую подвижную панику, и он снова бросился наутек – на сей раз в обратном направлении. Он не сдержался и обернулся один последний раз, чтобы краем глаза уловить выплывающий из-за поворота факел и темные доспехи, мерцающие в его неровном свете, и зазубренное лезвие древнего меча, и шлем невиданной гротескной формы.

Зигфрид припустил что было мочи. Он снова очутился на знакомой развилке и, не успев перевести дух, тут же столкнулся лицом к лицу со своим давним знакомым – зловещим стариком из усыпальницы. Завопив от неожиданности во всю свою драконью силу, Зигфрид оказался на одно мгновение проворнее и от души огрел своего преследователя по голове посохом прежде, чем тот успел полностью обнажить изогнутый клинок, и, бормоча извинения, устремился по единственному оставшемуся пути – вниз, вниз, все дальше и дальше вниз.

Сзади раздались крики – это два ужасных рыцаря повстречались на развилке и объединили свои усилия в погоне за беглым дракончиком.

Ноги сам несли Зигфрида вперед. Раздирая мрак посохом и от отчаяния работая маленькими бесполезными крылышками, он все решительнее отрывался от своих преследователей. Коридор между тем убегал все глубже и глубже, а темнота вокруг сгущалась с каждым шагом. Что-то подсказывало Зигфриду, что промедление было сродни катастрофе. И на этой несчастливой мысли дракончик вдруг понял, как сильно он устал, и остановился, опираясь трясущейся лапой о стену. Крики и топот стихли, но от этого не стало спокойнее. Зигфрид напряженно вслушивался в пустоту. Тишина. Или нет? Или же что-то зашевелилось вдали? Ему мерещились шорохи самого тревожного толка, неясные тени норовили вот-вот наброситься на бедного дракончика со всех сторон сразу и уволочь его с собой в темноту. Зигфрид задрожал и, стиснув зубы, заставил себя двинуться дальше. Ему было настолько не по себе, что он уже не мог отличить настоящие звуки от фантазий своего перепуганного воображения. Голова гудела. Нужно продолжать путь! Может статься, что погоня еще не утихла – нужно во что бы то ни стало, из последних сил сделать так, чтобы между дракончиком и преследователями оказалось как можно больше драгоценных шагов.

Зигфрид ощутил, что идти стало еще труднее. В чем же было дело? Котомка потяжелела? Или это посох волочится о землю? И тут дракончик сообразил, что теперь он не спускался вниз, а шел в гору по достаточно крутому склону, и в его сердце запела надежда.

Предвкушая избавление, он заставил себя позабыть о тяготах бессонной ночи и продолжил движение. Теперь, когда жизнь снова обрела смысл, он смотрел на вещи в положительном ключе. Неужели сделалось немного светлее, или же это посох светит ярче? А может быть, просто его глаза привыкли к темноте? Не показалось ли