После короткого молчания типчик полез во внутренний карман,извлек оттуда бумажник, а из него несколько разноцветных книжечек, каковыепротянул Карееву со столь саркастическим видом, словно и впрямь был Генеральнымсекретарем ООН, путешествовавшим по здешним местам инкогнито.

Кареев, и бровью не поведя, бегло ознакомился со всем этимбогатством. ООН тут и не пахло — равно как и дипломатическойнеприкосновенностью. Перед ним, надувая щеки и изничтожая взглядом, помещалсявсего-то навсего не облеченный дипломатическим рангом гражданин сувереннойГрузинской республики с оформленной по всем правилам российской визой впаспорте, опять-таки по всем правилам аккредитованный корреспондент газеты снепроизносимым названием, в котором согласных было гораздо больше, чем гласных,и размещались они в самых неожиданных сочетаниях. Даже мысленно это названиеудалось прочитать лишь с третьей попытки, и Кареев накрепко его запомнил навсякий случай.

Он сложил документы аккуратной стопочкой, протянул ихвладельцу и безмятежно улыбнулся:

— Ну вот, личность установлена, претензий к вам неимеется, можете следовать далее по своим надобностям.

— Да неужели?

— Ну разумеется, — сказал Кареев. — Не вкандалы ж вас забивать, в правовом государстве живем… У нас даже парламентесть, если вы не знали.

— Я требую объяснений! — вскинулся иностранныйвиртуоз пера. — Ваши солдаты разбили мне фотокамеру стоимостью…

— И у вас, конечно, свидетели имеются? — тем желасковым до издевки тоном осведомился Кареев. — А по-моему, вы вашу камерусами нечаянно уронили, в потасовку ввязавшись…

«Сейчас хрюкнет „Это возмутительно!“ — подумал онлениво. — Или что-то в этом роде. Какая скука…»

— Это возмутительно! — оправдывая предчувствия,возопил собеседник. — Я буду жаловаться!

— Да бога ради, это ваше право, — сказал Кареев свеличайшим терпением. — Только вы уж, душевно вас прошу, жалуйтесь вместах, специально для этого отведенных, и согласно установленному порядку.Ладушки? А здесь, если вы не знали, — служебное помещение, для подачижалоб никак не предназначенное. Мы люди простые, мы проверки на дорогахосуществляем, это вам куда повыше нужно… Если вы тут и дальше будете концертыустраивать, это будет воспрепятствование деятельности федерального учреждения,на что в уголовном кодексе статья имеется. Я вас более не задерживаю, товарищиностранец.

Отбросив маску простака-лентяя, генерал смотрел насобеседника цепко и холодно, всем видом давая понять, что в интеллигентскиедискуссии вступать не намерен. Тот, должно быть, понял, что говорильнязакончилась. Крутанулся на каблуках и, излучая нешуточную ярость на три метравокруг, прямо-таки бросился к выходу, бормоча под нос стандартный набор пустыхугроз на великолепном русском: он-де этого так не оставит, с крыльца позвонитпрезиденту Бушу, и всем имперским солдафонам выйдет десять лет расстрела безправа переписки… Слышно было, как он, грохоча подошвами, споткнулся навыщербленных ступенях из потрескавшихся бетонных плит, едва не полетел носомвперед, но удержался на ногах, громогласно выругался уже, надо полагать, наязыке своей суверенной державы — а там его и след простыл.

— Посмотри там, — сказал Кареев Васе Хусаинову,дернув подбородком в направлении двери. — На чем уедет, номера… не пешкомже он сюда притопал по большой дороге.

Хусаинов кивнул и проворно выскочил за дверь.

— Там еще второй экземпляр, — сказал Уланов,куривший на корточках у двери.

— Лексикончик у тебя, Володя… — сказал Кареев,непонятно улыбаясь. — Это не экземпляр, это форменная ностальгия. Меня,ей-же-ей, так и тянет прочувствованно затянуть: «Как молоды мы были…»

Уланов улыбнулся неуверенно, конечно же не представляя, вчем тут подтекст. Беззлобно фыркнув, Кареев слез со стола и направился всоседнюю комнату, где на ветхом стуле посреди пустого помещения уныло сиделНидерхольм, пузатый и обрюзгший, от былых патлов вокруг еще более увеличившейсялысины у него остался только скудный венчик, морщин прибавилось, да и цвет лицаочень уж нездоровый. И время гонит лошадей, как писал Александр Сергеевич,опять-таки отметившийся, если не в этих местах, то в «горячей точке»,располагавшейся не так уж и далеко отсюда…

Над задержанным монументально, во все свои метр восемьдесятвозвышался капитан Россошанский — ноги расставлены широко, руки лежат наавтомате, забрало шлема откинуто, суровый взгляд прикован к понурившемусяпленнику. Это он так развлекался от скуки, изображая типичного представителяимперской военщины. А на клиента действовало наилучшим образом, сразу жеотметил Кареев, клиент ерзает, потеет, глазоньки отводит… Особенно ему ненравится, конечно, что автоматное дуло едва ли не в ухо упирается — а комунравилось бы?

Жестом отослав Россошанского, Кареев подошел вплотную,утвердил ногу в высоком ботинке на перекладинку хлипкого стула, прямо межрасставленных ног клиента, чуть наклонился и стал разглядывать полнощекуюморщинистую физиономию с таким видом, словно всерьез раздумывал, какого ухалишать лысого в первую очередь, правого или левого.

Уланову он не соврал ничуть: помимо всех прочих, чистопрофессиональных мыслей и эмоций, где-то на периферии при виде Нидерхольма и всамом деле вспыхнула натуральнейшая ностальгия. Не касаемо этого типа, конечно,просто ностальгия по временам восьмилетней давности, когда он был не толькомоложе, последние недели в подполковниках дохаживал, а вдобавок еще не таскална плечах тяжеленной ноши генеральской ответственности — не то что отделомне командовал, группы водил…

Нидерхольм, робко пытаясь установить контакт с этимзагадочным субъектом, так и не проронившим ни единого слова, негромко начал:

— Я журналист агентства «Информ-Евроньюс» и оказалсяздесь совершенно случайно. Мои документы в совершеннейшем порядке.

Не в «полном», а в «совершеннейшем», изволите видеть,ухмыльнулся Кареев мысленно. За промелькнувшие восемь лет Нидерхольмзначительно улучшил свой русский — специалист по России, зараза лысая…

— Ваши документы мне без надобности, — сказалКареев, сияя обаятельной улыбкой. — Я командую суперсекретнымподразделением российской армии: группой военно-полевых экстрасенсов. Ну и сам,соответственно… Минуточку… — он растопырил два пальца, коснулся ими лбаНидерхольма, несколько секунд постоял, закрыв глаза и гримасничая, потом улыбнулсявовсе уж широко. — Никаких загадок. Андреас Нидерхольм, шестидесяти одногогода, родился в Арнеме, женат, двое детей по имени Марта и Питер, назвать вамимя и фамилию вашей нынешней любовницы?

В первый миг клиент выглядел словно ударенный доской по лысине.Кареев даже забеспокоился: инфаркт бы не хватил… Но журналистская хваткаоказалась все же сильнее: лысый на глазах отошел от шока, попытался бледноулыбнуться:

— Вы шутите, наверняка посмотрели где-то там у себя…