– А вот это зря, – сказал Лупоглазый, – для разумного человека самое разумное в этой ситуации – дрожать от ужаса и закатывать глаза. Что вам подсказывает ваш здравый смысл?

– Он подсказывает, что я в руках маньяка.

– Допустим, он подсказывает вам правильно. А если так – то очень скоро мы с вами закончим прелюдию и перейдем к основной части нашей с вами встречи. Вы готовы?

– Отпустите меня, – попросил Эрнест, – пожалуйста.

– Скажите мне, где Нина, – сказал Лупоглазый, – и тогда вы умрете быстро и безболезненно.

– Отпустите меня, – безнадежно повторил Эрнест.

Теперь Лупоглазый покачал головой:

– Такой опции нет. Вы умрете сегодня, Эрнест. Помните, как говорил поэт – «но молчи, несравненное право – самому выбирать свою смерть». Выбирайте. Или вы отдадите мне Нину и умрете быстро. Или вы все равно мне ее отдадите, но до этого вы будете долго мучиться.

Эрнест молчал. Лупоглазый подошел к нему и, глядя ему в глаза, обыскал его. Достал из кармана телефон. Подслеповато щурясь, просмотрел список контактов.

– Нина, Нина, Нина, – бормотал он, – что такое? Здесь нет Нины. Вы ее называли как-то по-другому? Любимая? Жена?

– Это не мой телефон.

Лупоглазый удивленно нахмурил брови.

– А чей же?

– Одного моего сотрудника. У меня такой же. Перепутал вчера. Сегодня хотел вернуть.

– Вот оно как.

Лупоглазый убрал телефон в карман.

– Ладно, это мы проверим. А теперь идем.

– Я никуда не пойду, – сказал Эрнест.

– О! – сказал Лупоглазый. – В вас внезапно проснулся мужчина! Это забавно.

Он подошел к Эрнесту, взял его за предплечье и вдруг крепко сжал и одним движением скрутил Эрнеста, закинув его руку ему за спину. Затем толкнул Эрнеста вперед.

– Пошел, – сказал он.

Через боковую дверь рядом со стойкой они вышли на лестницу и спустились в подвал. Лупоглазый щелкнул выключателем. Под потолком замигала тусклая сорокаваттная лампочка.

Эрнест увидел довольно длинный коридор с рядом одинаковых дверей. Лупоглазый открыл вторую дверь и втолкнул Эрнеста внутрь.

Еще один щелчок выключателя, и загорелся очень яркий свет. Как в операционной. Эрнест на секунду зажмурился, а когда он открыл глаза и они немного привыкли к яркому свету, он понял, что попал в ад.

* * *

Два дня Лупоглазый не выходил из дома. Возница (Лупоглазый про себя стал называть его так) просыпался утром с рассветом, приносил в дом дрова, растапливал печь. Ставил на плитку закопченный котелок, в который наливал воду из стоящего у двери эмалированного ведра. В воде плавали мухи, но Возницу это, кажется, не очень волновало.

Возможно, он считал, что мухи – тоже мясо.

Потом он доставал из шкафа прямоугольный брикет и крошил его в воду. В первый день это оказалась гречневая каша. Во второй – гороховый суп. Потом Возница уходил. Его не было три или четыре часа. Лупоглазый все это время лежал на своей лавке. Для естественных надобностей Возница принес большое черное ведро и поставил рядом с лавкой.

Пока Возницы не было, дрова в печи прогорали и обед медленно доходил на остывающей плите.

Вернувшись, Возница брал деревянную лопатку и накладывал теплое месиво из котелка в жестяную миску. И ставил миску на приземистую табуретку, которая когда-то, вероятно, сразу же после войны, была покрашена в синий цвет, но за прошедшие годы изрядно облупилась.

Лупоглазый приподнимался на одном локте и ел. Есть ему не хотелось, но он понимал, что если будет отказываться от еды, то очень скоро окончательно ослабеет, а дальше – смерть. Все это время он прислушивался к своему организму – не поднимется ли температура, не начнется ли заражение. Но нет. Деготь, которым Возница намазал его раны на груди, сработал. Боль потихоньку утихала.

О другой своей ране – об омерзительном враждебном создании, которое поселилось в его голове и пожирало его мозг, Лупоглазый предпочитал не думать.

Все это время Рыжая девочка была рядом, но почему-то предпочитала молчать. Она то сидела у окна, то ходила по комнате. О чем-то размышляя. Лупоглазый постоянно видел ее, но ни о чем ее не спрашивал. Не буди лихо, пока оно тихо.

Что касается запаха бензина – что ж, к этому можно привыкнуть. Как и к запаху, исходящему из большого черного ведра, стоящего от него на расстоянии вытянутой руки.

Вечерами Возница зажигал керосиновую лампу и при ее свете что-то шил или вырезал ножиком из дерева. Лупоглазому с его места на лавке было плохо видно, а спрашивать было бесполезно, он уже это понял.

Действительно ли возница был глухонемой или просто не любил говорить – это было неважно.

Важно то, что он не разговаривал.

На третий день Лупоглазый решил выйти из дома. Он дождался, пока Возница проделал все свои нехитрые утренние ритуалы и ушел из дома.

Выждал минут пять – для надежности.

И после этого встал с лавки. За это время он достаточно хорошо изучил спартанскую обстановку дома. Похоже, Возница жил здесь уже много лет. Все в этом доме было как-то… на своем месте, что ли. Чувствовалось, что весь дом соразмерен своему хозяину. Каждая вещь находится там, откуда ее удобнее всего взять ровно в тот момент, когда она понадобится.

Лупоглазого слегка мутило. Сердце стучало чуть сильнее, чем должно было бы. Отвыкло от физического усилия? Или ему действительно было страшно?

Лупоглазый подошел к двери, толкнул ее и ничуть не удивился, поняв, что дверь закрыта снаружи. Замочной скважины в двери не было, значит, это был или навесной замок, или просто Возница чем-то подпер дверь снаружи. Лупоглазый толкнул дверь плечом и прислушался. Дверь не подалась ни на миллиметр. Если бы это был замок, он бы звякнул. Вариант деревянного чурбачка или полена, подпирающего дверь снаружи, выглядел наиболее вероятным.

Ну что ж. Мы пойдем другим путем, как сказал один молодой человек своей матери, плачущей об убитом сыне. Кстати, говорят, у Ильича тоже была опухоль мозга. Каких призраков видел он, когда отдавал приказ о введении Красного террора?

В окно постучали.

Лупоглазый обернулся и увидел Рыжую девочку, которая стояла на улице и, прижав к вискам обе ладони, смотрела на него. На улице было светло, а в доме темно. И, конечно, она его не видела.

– Какая глупость, – сказал Лупоглазый. Ей не нужно было его видеть для того, чтобы поговорить с ним.

– Иди сюда, – сказала она, – я тебе кое-что покажу.

Лупоглазый подошел к окну. Она помахала ему рукой. Ее рыжие волосы так и сверкали на солнце, как факел.

Лупоглазый наклонился и посмотрел на раму. Деревянная, гладко оструганная, без следов краски. Вернее, рам было две – внутренняя, более светлая. И внешняя, потемневшая от времени. Возможно, когда-то этот дом использовался как дача или охотничий домик и в нем жили только летом. И рама была только одна. Потом здесь стали оставаться на зиму и одной рамы стало недостаточно. Лупоглазый поежился от одной мысли о зимних трескучих морозах.