Игнатий учился, среди прочего, в Саламанке и Париже. Его рукоположили в священники в 1538 г., а годом позднее воплотилась в жизнь его давняя мечта об Ордене, который получил при основании название «Общество Иисуса». Как и Армия Спасения в современной Англии, этот орден самым непосредственным образом перенес богатые армейские традиции организации и дисциплины в практику религии.

Игнатию Лойоле, основателю ордена иезуитов, было сорок семь; это был уже другой человек, мудрее и сильнее того юнца, который копировал Амадиса Галльского и проводил бессонные ночи в аббатстве в Манресе. Миссионерская и образовательная организация, которую он создал и поставил на службу Папе, была одним из наиболее мощных орудий, которые когда-либо оказывались в распоряжении церкви.

Иезуиты добровольно и целиком отдавали себя в распоряжение церкви. Именно орден иезуитов принес христианство в Китай после падения династии Мин; большинство миссионеров в Индии и Северной Америке также были иезуитами. Их миссионерской работы с индейцами в Южной Америке мы еще коснемся. Но главным достижением иезуитов было повышение уровня католического образования. Их школы долгое время оставались наилучшими во всем христианском мире. Они сделали католическую Европу более грамотной, более уверенной в своей аргументации, заставив протестантскую Европу также приложить образовательные усилия.

Возможно, когда-нибудь мы увидим новый орден иезуитов, призванный на служение не Папе, а всему человечеству.

Одновременно с этими возросшими образовательными усилиями деятельность церкви также значительно улучшилась через прояснение ее доктрины и реформирование организации, которые были проведены Тридентским собором. Этот собор созывался с 1545 по 1563 гг. и его работа была не менее важна, чем усилия иезуитов в прекращении беззакония и грубых ошибок, которые заставляли европейские государства одно за другим отпадать от церковных сношений с Римом. Перемены, которые Реформация пробудила внутри римско-католической церкви, столь же велики, как и перемены, осуществленные протестантскими церквями, которые отделились от матери-церкви.

Больше мы не слышим ни о громких скандалах, ни о расколах. С другой стороны, сильнее всего это сказалось на сужении католической доктрины. Говоря о дальнейшей судьбе католичества, поневоле приходится перейти на размеренный шаг. Периоды творческой энергии, связанные с именем Григория Великого или такими Папами, как Григорий VII и Урбан II, больше не оживляют наше дальнейшее повествование. Церковь пришла к тому состоянию, в котором она находится и в наши дни: религиозная организация среди других религиозных организаций. Скипетр выпал из рук Рима.

Читателю не следует полагать, что уничтожающая критика католической церкви, печатание и изучение Библии были единственными или даже наиболее важными среди интеллектуальных и духовных поисков XIV и XV вв. Это был всенародный и наиболее заметный аспект интеллектуального возрождения, которым отмечено то время. На фоне широкого участия в общественных процессах народных масс развивались другие, не производившие немедленного переворота в умах, но в конечном итоге более значимые интеллектуальные процессы. Мы должны хотя бы вкратце упомянуть об их направлении и содержании. Они начались задолго до того, как стали печатать книги, но именно книгопечатание вывело их из неизвестности.

Мы уже говорили о первом появлении свободного разума, духа исследования и точных утверждений в истории общества. С именем Аристотеля связаны первые попытки систематизации знаний. Мы отмечали также краткий период научной активности в Александрии. Начиная с этого времени сложные экономические, политические и религиозные конфликты в Европе и Западной Азии подстегивали интеллектуальный прогресс. В этих регионах, как мы уже видели, долгое время доминировали монархии восточного типа и восточные религиозные традиции. Рим попытался перенять и отверг рабовладельческий способ производства. Выросла и потерпела крушение по причине своей внутренней слабости первая масштабная капиталистическая система. Европа снова оказалась посреди всеобщего хаоса. Семитские народы потеснили арийские и заменили эллинистическую цивилизацию по всей Западной Азии и в Египте арабской культурой. Вся Западная Азия и половина Европы оказались под властью монголов. Лишь к XII–XIII вв., как мы видели, интеллект арийских народов снова открыл путь к ясному самовыражению.

Далее мы видели, как начинают появляться университеты в Париже, Оксфорде, Болонье, все значительнее становится философская дискуссия. По форме она в основном посвящена вопросам логики. Основа этой дискуссии — учение Аристотеля, но не все, что осталось после него, а лишь его логика. Позднее его труды станут более доступны через латинские переводы их арабского варианта, с комментариями Аверроэса. Кроме этих плохих переводов Аристотеля, Западная Европа почти ничего не читала из греческой философской литературы вплоть до XV в.

Артистический Платон — в отличие от научного Аристотеля — был почти неизвестен. Европе достался греческий критицизм без греческого творческого импульса. Известны были лишь некоторые авторы-неоплатоники, но неоплатонизм имеет такое же отношение к Платону, как «христианская наука» — к ортодоксальному христианству.

С некоторых пор дискуссия средневековых «схоластов» снискала славу скучной и бессодержательной. Это совершенно не так. Схоластам приходилось прибегать к строго догматическому языку, потому что недреманное око иерархов церкви, невежественных и нетерпимых, повсюду выискивало ересь. Схоластической философии недоставало той ясности, которую несет в себе бесстрашие мысли. Она зачастую говорила иносказательно о том, чего не отваживалась сказать в открытую. Но занималась она фундаментально важными вещами, и это была долгая и необходимая борьба, чтобы выправить некоторые присущие человеческому разуму изъяны; многие по-прежнему продолжают блуждать в потемках из-за пренебрежения теми вопросами, которые обсуждали схоласты.

Основным спором средневековья был спор между «реалистами» и «номиналистами». Реалисты в своих рассуждениях значительно превзошли обычную человеческую склонность преувеличивать значимость класса. Они стояли на том, что в каждом имени есть нечто, что содержит в себе зерно подлинной реальности.

К примеру, они сказали бы, что существует некий типичный «европеец», идеальный европеец, который гораздо более реален, чем каждый индивидуальный европеец. Каждый отдельный европеец, получается, есть искажение, отклонение, ухудшенный экземпляр этой более глубокой реальности. Напротив, номиналисты были бы убеждены, что единственно реальны именно индивидуальные европейцы, что само имя «европеец» — не более чем имя, применимое ко множеству отдельных случаев.

Так что пока на рыночных площадях и в заботах повседневной жизни люди задавали друг другу вопросы о нравственности и праведности духовенства, об оправданности и уместности целибата и о справедливости папской десятины, пока в теологических кругах занимались поисками ответов на сложные вопросы пресуществления, божественности хлеба и вина в мессе, в исследованиях