Вагон задрожал так, что Тирану пришлось ухватиться за поручень двумя руками. Пласты породы раскачивали мчащуюся в туннеле со скоростью более трехсот километров в час капсулу, как будто играли маленьким белым шариком, пытаясь закинуть его в другую лунку. Торможение тоже оказалось жестким. Глухие удары корпусом о направляющую говорили о том, что магнитные захваты либо совсем вышли из строя, либо им осталось совсем недолго. Компенсирующая механика плевалась искрами, свистела и трещала. Наконец последний удар остановил капсулу и даже немного отбросил ее назад. Приехали. Автоматические двери заклинило, но это уже не имело значения. Полистекло кабины не потрескалось, зато просто вылетело из проема корпуса вагона, приглашая Тирана воспользоваться этой дырой в качестве выхода. Здесь не было ни хрустальных подсвечников, ни подсвеченных мозаичных барельефов из полудрагоценных камней. Только узкая лесенка из нержавейки вела от каменной платформы вверх к тесному естественному лазу в каменной стене. Тиран, легко выпрыгнув из капсулы, поднялся вверх и оказался там, откуда и началась вся эта история. Тесный лаз заканчивался узкой норой, выходящей в огромный зал, вырубленный (а может, вылизанный чьим-то алмазным языком) в сплошном монолите красного гранита. Высокий сводчатый потолок прятался во мраке высоко наверху, длинная анфилада арок уходила далеко вперед, а все стены этого гигантского коридора были испещрены множеством значков мертвого языка и изображениями удивительных крылатых существ. Жрец утверждал, что это ангелы небесные, а письмена – их заветы и сказания о великих делах. Часть символов удалось расшифровать – они оказались идентичны письменам древних майя, цивилизация которых исчезла на Земле не одну тысячу лет назад. Представьте, как же был изумлен Тиран, просмотрев ролик записи БИУС корабля адмирала Сторма, патрульная эскадра которого столкнулась с неизвестным кораблем в окрестностях их системы и сумела его уничтожить. За доли секунды до того, как БИУС дал команду артиллерийским системам на скоординированный залп главными калибрами, на обзорный экран командной рубки флагмана эскадры был выведен внешний сигнал. Грациозное крылатое существо с алой кожей и завораживающим взглядом немигающих, черных, как сам ад, глаз настороженно смотрело на Тирана. Это было лицо с древних фресок таинственной анфилады.

Пройдя еще сто метров, Тиран подошел к последнему установленному под анфиладой софиту. Вот здесь, возле черной зеркальной стены, он и будет ждать своей судьбы. И ждать ее явно было недолго. Зеркальная стена из неизвестного минерала оказалась сегодня совершенно не черной и не зеркальной. Она была мутно-прозрачной и буквально на глазах продолжала светлеть. За ее пределами отчетливо просматривалось продолжение грота. И оно не было пустым. Все оно было заполнено высокими, метра под два конусами, напоминающими гигантские кристаллы правильной формы, расположенные ровными рядами, словно фигурки пешек на шахматной доске. Зрелище это одновременно и пугало, и завораживало. Тиран присел на колени перед совершенно прозрачной теперь стеной и, протянув к ней руку, коснулся ее пальцами. Твердая и гладкая ранее, ее поверхность была теплой и податливой, как желе. Одно неосторожное движение, и пальцы Тирана погрузились в это теплое и влажное. И вдруг картина за границей этой преграды изменилась. Кристаллы начали вибрировать, словно изображения предметов в перегретом воздухе. Грани самого близкого к стене кристалла лопнули, как скорлупа тыквенной семечки, попавшей между зубов. И из вершины кристалла поднялись вверх сложенные куполом прозрачные тонкие крылья с серыми кончиками когтей на изломе.

Все происходившее напоминало процесс того, как прекрасная бабочка выходит из куколки, освобождая сморщенные еще крылья, расправляя их, медленно покачивая этим цветным покрывалом над разрушенной колыбелью. Тиран очнулся в тот момент, когда первое прозрачное тело, сквозь плоть которого были видны многочисленные каналы сосудов и переплетения серых костей скелета, неожиданно бросилось вперед, вонзив свои острые когти в мягкую ткань все еще прозрачного барьера. Глаза существа впились в Тирана холодным жестоким огнем, наполненным смертельной мукой. Когти скользнули по прогнувшейся наружу стене, и тело сползло вниз, распластавшись перед ней. Судорога пробежала по тонкой коже раскрытых на всю длину крыльев, и существо замерло на каменном полу. Стена мгновенно помутнела и затвердела. Тиран попытался отдернуть руку, но было поздно. Пальцы намертво застряли в перегородке, вновь засверкавшей отражениями на своей гладкой холодной поверхности. Перед Солнцеликим предстало собственное, стоящее на коленях отражение, за которым из темной глубины анфилады к нему неслышно приближалась огромная фигура, отливающая всеми оттенками алого. Вот она, судьба!

– Что ты за тварь?

Тиран попытался встать с колен, выворачивая застрявшую руку в локте.

Крылья Алого Князя молнией метнулись вперед, и голова Тирана, как перезрелый арбуз, ударившись о каменный пол, брызнула на вновь почерневшую стеклянную стену фонтанчиком крови и мозгов Бессмертного. Ласковый голос, негромко, но мощно заливая обертонами огромный зал, скорее сравнимый со звуками органа, нежели с человеческой речью, ответил своему встретившему, наконец, свою судьбу и внезапно онемевшему собеседнику:

– Что ты за тварь…

“…Проникающие пространства в узком векторе указанной фазы уточняют аппроксимацию скользящих вероятностей и настоятельно рекомендуют Могущественным незамедлительно нейтрализовать фактор присутствия дикой формы на архоиде и прилегающих к нему буферных областях. По уточненным событийным оценкам, наличие данного фактора в трех четвертях вектора приведет к фатальным последствиям на завершающей стадии формирования яйца.

Малое гнездо предлагает Могущественным слиться в единении…”

Великий Разлом, словно сами каменные ладони Земли, сомкнувшись, бережно несет в себе каплю жизни, встречая и провожая навсегда воды великой реки. Капризные ветры гонят волны от каменистого берега на восток, мешая рыбакам вернуться домой со своим уловом. Не этот ли ветер привел сюда Назаретянина?..

Симон ворочался на неудобной, давно высохшей и побуревшей травяной подстилке, брошенной под раскидистой сикоморой. По мере того как блекли лучи опускающегося в багровые тучи солнца, он подмечал, как за покосившимися кольями давно рухнувшей ограды, приваленными осколками валунов, отделяющими их пристанище от пыльной дороги, редкие запоздалые жители Галилеи спешат вернуться в Капернаум. Город, лежащий в получасе ходьбы на север от давно заброшенной рыбацкой хижины. Братья возились возле очага, куда Андрей еще при свете дня навалил крупного сухого хвороста. Симон устал. Он думал об Учителе, который никогда не устает. Он думал о слухах об Иоанне, голову которого слуги царя бросили к ногам молодой распутницы. Ему было жаль их всех. А особенно жаль Учителя. Он пытался убедить себя в том, что эта жалость и есть искорка костра той самой огромной всепоглощающей любви, о которой говорит Учитель. Но чувствовал предательскую соленую примесь вкуса страха на губах. А страх и любовь несовместимы. Прибившаяся к ним вчера бродячая собака подняла отчаянный лай из придорожных кустов. И вслед этому лаю из темноты показалась высокая фигура путника, с головой укрытого длинным, до самой земли, черным покрывалом. Его посох бесшумно коснулся каменной россыпи на обочине. Не было слышно даже шарканья его ступней об остывающую, вытоптанную уже до него сотнями ног землю. Было в нем что-то неестественное, что-то неправильное. Черный балахон, как будто только что выстиранный в водах Галилейского моря и заново выкрашенный. Без следов пыли даже на обрезе, скользящем по земле. Кому вообще может прийти в голову красить виссон в черный цвет и обматываться им с ног до головы? Симон вскочил на ноги, преграждая дорогу незнакомцу. Но в этот момент рука Учителя легла ему на плечо.