– А кредитка? Это же моя кредитка! – пропажа трехсот тысяч рублей травмировала меня больше всего.

– Допустим, – соглашались в полиции. – Допустим, мы найдем вашего мужа и призовем к ответу. А он нам скажет, что вы все придумали и оговариваете его, невинного человека. И что деньги он снял с карточки по вашей же просьбе. А деньги вам отдал. Иначе откуда у него пароль на нее? И сама она – кредитка – как к нему попала?

– Она дома лежала, с деньгами. И с пинкодом, – разочарованно пробормотала я. А затем встала и пошла домой.

Полицейские были правы, и в участке мне было совершенно нечего делать, к тому же я уже давно относилась к полиции с неприязнью. Они ничего не сделают. Карма или судьба, но Сережа обналичил наши отношения и вышел из игры. Отомстил мне, считая, видимо, что я вполне это заслужила. Это не было кражей, не было преступлением. Так сказали в отделении. Так сказали адвокаты, которых откуда-то достал Игорь.

Странно, что я не пришла в отчаяние, а напротив, я даже будто успокоилась, мне словно полегчало. Я лежала на своей кровати, смотрела какую-то программу про путешествия по телефону с трещиной на экране, пила чай, заваренный кипятком из кастрюльки, и улыбалась. Какие-то невидимые связи, еще остававшиеся между мною и моим мужем, оборвались в одночасье, и образовавшаяся вокруг меня пустота оказалась самым близким, что было, к свободе. Я ведь никогда не была сама по себе. Файка – да, но не я. Сестра всегда была больше в себе, чем снаружи, в реальном мире, я же привязывалась к людям, как собака – буквально за кусок колбасы. Еще в детстве я смертельно хотела обязательно со всеми дружить, и непременно чтобы всерьез и на всю жизнь. Только к окончанию школы я кое-как научилась искусству делать вид, что мне безразличны другие люди и то, что они обо мне думают.

И вдруг – впервые в жизни – я жила как по учебнику психологии, здесь и сейчас, и знать не знала, что будет завтра. Я не жалела, не звала и почти не плакала. Я не переживала о долгах или пропавшем хрустале, но скучала по папиным книгам и картинам, и особенно – по плюшевому пледу с совами, черт его знает почему. Адвокаты сказали, что теоретически можно попробовать что-нибудь найти, что-нибудь вернуть или отсудить, пока Сережа не продал все по объявлениям на Авито и не растратил деньги. Игорь предлагал поехать к матери Сережи в Воронеж и бросить ей в лицо наши обвинения и наше презрение, попытаться призвать к совести. Пристыдить внуками, в конце концов. Но у людей всегда есть своя правда, и, раз уж Сережа пошел на такое дело, вряд ли его можно убедить хоть в чем-то, показывая на брошенных им детей. Файка – странное дело – была того же мнения.

– Пусть подавится, – сказала она. – Это только вещи.

– Еще – деньги, – возразил Малдер.

– Это только деньги, пусть подавится. К тому же Сережина мать всегда найдет причину, почему ее сыночек поступил правильно, – добавила я, и мы с сестрой, не сговариваясь, передернули плечами. Да, деньги пропали, но они были не такими уж и большими. Игорь молча вздохнул и закатил глаза. Он знал, о чем мы обе недоговаривали. «Лишь бы не вернулся», – вот о чем мы обе думали в тот момент.

– Поменяй замок, – сказала сестра.

Я кивнула. Конечно, две вещи были исключительно в моей власти. Поменять замок и фамилию. Теперь я была совершенно готова к разводу. Одиночество больше меня не пугало.

В тот день было пасмурно и лил такой противный, мелкий дождь, что, если бы проводился конкурс на идеальный день для самоубийства, тот день, возможно, выиграл бы главный приз. Был июнь, но такой день придется впору концу ноября. Ветер и дождь, и посеревший от неизвестного горя мир. Все самые ужасные идеи рождаются именно в такие дни. На этот раз ужасную идею родила Фаина.

Возможно, ничего бы и не случилось, если бы не Файкин бадминтон. Кто бы мог подумать, что стучать ракеткой по воланчику может быть опасно и даже травматично. Фая играла в бадминтон два раза в неделю, ездила на Юго-Западную, где в обществе таких же сумасшедших, как и она сама, по три часа бегала по корту, дубасила по несчастным птичьим перьям и орала как сумасшедшая. Как результат – вывихнутая нога, замотанная в черную штуку с липучками под названием «ортез», и палочка-костыль, еще папина, которую я раскопала для Фаи в нашей старой пустой квартире, куда мы заходили, чтобы полить мамины цветы. В травмпункте врачи совершенно не удивились, услышав, что такой серьезный вывих был причинен таким несерьезным спортом, сделали рентген – перелома, слава богу, не оказалось, и запретили Фае играть целый месяц. И это как минимум, а там смотреть по состоянию будут. Фая хромала, скакала на одной ножке и бесилась от безысходности. Я никогда не думала, что моя диванно-картофельная сестра, за всю жизнь не пробежавшая на своих двоих дальше, чем от офиса до такси, девушка, прогулявшая больше уроков физкультуры, чем их было в расписании, будет так страдать в разлуке с бадминтоном. Но вот она, скучающая, грустила на моем подоконнике с ногою, закованной в ортез. И рождала идеи.

Пока за окном лил суицидальный дождь, я вела семинар под оптимистичным названием «Верь в себя». Файка сидела с Вовкой и Василисой, мой баланс ушел в глубокий суицидальный минус, так что я бралась за любые семинары, работала в выходные, а по вечерам брала дополнительных клиентов, в общем, в любой момент, когда Майка или Файка – кто-то из них был свободен и мог посидеть с моей дочерью. Я даже подумала о яслях, но меня останавливала мысль о том, что моя нежная, улыбчивая Василиса столкнется с суровой реальностью еще до того, как ей исполнится год. Жизнь не должна быть такой жестокой. Я что-нибудь придумаю. Мы, женщины, всегда что-нибудь придумывали вместе.

Деньги от семинаров были небольшими, но важными, однако в тот вечер дождь залил мне всю сумку, проник под все зонты и кофты и довел меня до того, что я плакала, пока ждала автобус. Это было совершенно уместно – плакать, когда ты промокла до трусов в начале июня, и меня никто не трогал, никто не смотрел. Слезы просто текли по лицу, и я думала – лучше бы была зима. По крайней мере, зима – это честно, от нее никто ничего хорошего и не ждет. До дома я практически доплыла. Файка встретила меня, сонная и теплая, завернутая в мой клетчатый плед, который я купила на распродаже, чтобы заменить утраченный, с совами.

– Господи, Лиза, ты похожа на этого лысого Голлума из «Властелина колец». С этими прилипшими волосами и разводами вокруг глаз. И одежда обтянула, просто совершенно законченный образ! – радостно сообщила мне Фая, прихромав в прихожую.

– И на том спасибо.

– Моя прелесть, – прошипела Файка, и я еле сдержалась, чтобы не швырнуть в сестру каким-нибудь тупым предметом. Ботинком на квадратном каблуке, например. Или сумкой с печеньем и молоком. Печенье тоже, кстати, размокло.

– Дом, милый дом, – едко улыбнулась я.

– Скажи, дорогая моя сестра, каково это – «верить в себя» в таком виде и в такую погоду? – хмыкнула она, разглядывая меня с подозрительной внимательностью.

– У меня половина группы не пришла, – пожаловалась я. – Никто не хочет «верить в себя» под дождем и по пробкам, но мне плевать, я же им деньги не отдам все равно. У нас семинар по сертификату, так что они у меня «будут верить», так сказать, по умолчанию. В соответствии с условиями купона.