Что это с ним? Болит что-то или он от природы такой, словно у него непрекращающийся приступ изжоги? Я заставила себя улыбнуться, Иван же даже не стал пытаться, только закинул ногу на ногу и посмотрел на меня со спокойным интересом посетителя зоопарка. Я попыталась «подержать» удар, но не справилась, отвернулась, уцепилась взглядом за Фаину.

– Будем начинать? – спросила я ее, чувствуя себя героем одного из видеомемов. «Это фиаско, братан».

Фаина занималась «своими делами» или, вернее, искусно их имитировала. Сосредоточенная и серьезная – до комизма – с этим своим костылем, на который Фая опиралась, она то и дело подкручивала винт на треноге, устанавливала свет и «пристреливалась», делая пробные фото, а затем внимательно рассматривая их в объективе профессиональной камеры, после снова продолжала что-то крутить. Бог знает, где она раздобыла все это оборудование и откуда взяла все эти движения и жесты, но даже я сама, зная ее, оказалась почти убеждена, что Фая занимается профессиональной фотографией – втайне от меня, может быть, даже вместе с Капелиным. Или с Катюшей Юрки Молчанова.

Я повернулась снова к нашему литератору:

– Скажите, пожалуйста, Иван Эммануилович, вам будет комфортно, если мы сегодня больше поговорим о вашей книге, чем о вашей актерской карьере? – Эта фраза была заготовлена Фаей и отрепетирована мной. Несмотря на это, мой голос дрожал. Что может сделать даже хорошая одежда и макияж, если «успешная прогрессивная журналистка» сейчас развалится на части, завизжит и убежит?!

– Да пожалуйста, – фыркнул он без тени радости или готовности к позитивному диалогу. – Заменим «как вы решили стать актером» на «как вы решили написать книгу»! Всего делов-то.

Может, у него зуб болит? Или простата? Я терялась в догадках, а Кукош крутился в своем кресле, словно принцесса на горошине.

– Вы не слишком любите давать интервью, – улыбнулась я, поглядывая на Фаю. Интересно, она понимает, что я в панике? Среди наших вопросов – как раз «как вы решили написать книгу». Черт, если так пойдет, Кукош выгонит-таки нас из своей курортной гостиной поганой метлой. Выметет вместе с декоративным пляжным песком.

– Тут нечего любить, это перевод времени.

– Но читателям интересно узнать подробнее о вас и о том… как вы… как книга… – Я запнулась, а Иван Кукош расхохотался.

– Называйте меня Иваном. Не нужно использовать отчество. Я думал, мой агент вам скажет. Расслабьтесь, я не кусаюсь. Просто по возможности задавайте вопросы, которые имеют смысл.

– Имеют смысл… – закивала я, лихорадочно перебирая в памяти заготовленные вопросы. «Откуда вы берете персонажей?», «Что вас вдохновляет?», «Бывает ли у вас страх чистого листа?». Все эти вопросы мы надергали из опубликованных в Сети интервью, и я отчетливо понимала теперь, что все они ужасны, просто невозможны – эти интервью, все похожи одно на другое, и их действительно можно печатать под копирку, только меняя имена. Я не могу задать ни одного из имеющихся у меня вопросов. Я тону. «Титаник» стремительно засасывает в пучину. SOS, мать его. Я хватала воздух ртом и молчала, и наконец Фая посмотрела на меня с подозрением, а затем вмешалась.

– Мы можем положить на столик к креслу несколько экземпляров книги? Будет хорошо в кадре. – Она была краткой, но Кукош тут же, без возражений и раздражений, кивнул и пошел за книгой.

Ничего себе? Как так? Он вышел из гостиной, а Фая бросилась ко мне.

– Ты чего не дышишь? – спросила она. – Ты скоро лопнешь, у тебя вены вздулись, ну-ка выдохни. Синьор Помидор. Приди в себя. Теперь вдохни.

– Легко тебе говорить. Что мне у него спрашивать? Он меня раскусил!

– Никого он не кусал, – бросила Фая тихо.

Иван вернулся и принялся раскладывать книги – он принес их целых пять штук – на столике. Файка завлекла его к себе, они принялись раскладывать книги – и так, и сяк, и наперекосяк, и еще стопочкой. Иван с Фаей сделали несколько пробных кадров, и Кукош даже посмотрел на результат ее работы, отметил, что он согласен с Фаей, и кадр с рассеянным светом пойдет лучше. Файка на полном серьезе ответила, что не сомневалась. Я злилась, не понимая, как Фае удается так лихо дурить людей. Рассеянный свет? Это-то она откуда взяла?

– Вы не возражаете, если я включу диктофон в телефоне? – спросила я.

– Господи, ну что ж такое? – рассмеялся Иван. – У вас у всех один сценарий, что ли? Я вас умоляю, нет, нельзя. Я же пещерный человек, так что запрещаю, записывайте за мной в блокнот. Стенографируйте! – И он посмотрел на Файку так, словно она была его друг и единомышленник.

Я заставила себя сжать зубы. Терпение, терпение, Лиза.

– Я была обязана спросить, – пробормотала я враждебно. Черт, надо держаться. Достала телефон? Молодец, теперь включи диктофон, осторожнее, не задень трещину на экране. Циферки на экране должны побежать вперед. Что такого для тебя поговорить еще с одним говнюком, который тебя не уважает и считает, что ты занимаешься полной ерундой? Да ты с такими дело имеешь каждый божий день, разве нет? Какие только поганцы не попадаются среди клиентов психолога, и ничего, справляемся. Находим подход. Может быть, и тут…

– Итак, что вы хотите знать о моей книге? – спросил он и посмотрел на меня своими темными, отечными глазами.

Ведь некрасив же, совершенно некрасив, но харизма есть. Впечатляет. Я подумала – взять вот так и спросить, что, мол, хочу знать, как и зачем вы украли свою книгу у моей подруги. И посмотреть, что будет.

– Как вы думаете, Иван, вы бы смогли убить человека? – спросила я вдруг и буквально почувствовала обжигающий Фаин взгляд.

– Что? Почему вы спрашиваете о таком? – нахмурился Кукош.

– Смогли бы вы, так же, как герой вашей книги, – убить кого-то? Не в воображении, а в реальной жизни – того, кто, по вашему мнению, не заслуживает жить?

– Хм, – опешил Иван, а затем кивнул. – Должен признать, этого вопроса я не ожидал. Так вы читали книгу?

– Да, конечно.

– Вовсе и не конечно. В большинстве случаев журналисты ничего не читают. Они все – непризнанные гении, думают, что видят всех насквозь, а сами только ищут, где бесплатно кормят ватрушками.

– Так как насчет убийства? – напомнила я.

– Ну, тут уж вы должны понимать – это только вымысел. Философское рассуждение о том, что не так с нашей планетой.

– Я понимаю, и все же… преступление остается преступлением. И труп под мостом смотрит вслед. Способны вы лично на преступление? – спросила я и краем глаза заметила, как из-за Кукошевой спины Файка строит рожи и таращится на меня, словно хочет меня заткнуть или убить, или и то и другое вместе.

– Преступление – и наказание, – улыбнулся Кукош. – А сами вы как считаете?

– Я уверена, что при определенных обстоятельствах любой из нас способен совершить преступление.

– Даже вы?

– Да. Впрочем, чтобы заставить меня перейти черту, потребуется серьезное давление. А вы? Как вы оцениваете важность законов человеческих? В вашей книге главный герой отрицает их, вполне по-раскольниковски. Эта ваша личная авторская позиция?